Командировка

— Это, любознательный юноша, след сабельного удара.

— Не считайте меня придурком, — мальчик презрительно скривился. — Я сначала подумал, это аппендицит, но тогда бы было справа. А у вас — слева.

— Шурик! — окликнул мальчугана отец. — Иди сюда немедленно!

Шурик даже бровью не повел.

— Мне тоже хотели делать какую–то операцию, — продолжал он стройно развивать свою мысль. — Но я наотрез отказался. Каждое лишнее вмешательство в организм опасно. А хирургам, им только и давай резать. Знаете почему?

— Почему?

— Им сдельно платят с операций. Чем больше операций, тем они богаче живут. И вас они, наверное, обманули. Можно было лечиться таблетками, а они разрезали.

— Я им поддался, — с горьким сожалением подтвердил я. — На их уговоры и лживые обещания клюнул.

— Чего же они обещали? — заинтересовался мальчик не на шутку.

— Здоровье, видишь ли.

— Ну и как?

— Обманули. Подло обманули.

Мальчик, выражая искреннее сочувствие, присел рядышком на песок, открыл было рот, но возникший за спиной отец положил ему руку на плечо.

— Ты что, не слышал, тебя зовут? — спросил, дружески мне улыбаясь. Видный мужчина, лет тридцати трех, со скульптурным телом и нежной белесой бородкой.

— Не ругайте его, — попросил я. — У вас очень умный мальчик. Он мне на многое открыл глаза.

— Трепать языком он мастер, — согласился мужчина, — только дай волю, заговорит любого до родимчика.

Шурик обиженно вскинул голову:

— Папа!

— Что — папа? Тебя зовут, а ты как глухой. Неприлично приставать к незнакомому человеку. Извинись и пойдем… Вы откуда приехали, товарищ, не из Москвы случайно?

— Из Москвы.

— Земляки! — воскликнул мужчина с внезапным воодушевлением. — Слышь, Зина (жене), тут из Москвы товарищ!

Зина восторженно захлопала в ладоши. Эмоциональная какая семейка.

— Здесь, пожалуй, полпляжа москвичей, — холодновато урезонил я земляка. Я не искал знакомств. Он не обратил внимания на мою холодность, представился: — Юрий Кирсанов.

Через пять минут я как–то ненавязчиво был перемещен ближе к пледу и обласкан вниманием Зины Кирсановой, женщины, про которую в тридцать лет можно было точно сказать, какой она будет в восемьдесят — такой же добродушной, румяной пышкой; а еще через десять минут мы с азартом резались вчетвером в подкидного дурака. Попутно Юрий с увлечением рассказывал про свою жизнь.

Я верил каждому его слову, верил, что он настоящий толковый работник и у него масса рацпредложений, и понимал: клокочет он несколько легкомысленно оттого, что не привык отдыхать, не умеет отдыхать, бездельничать не умеет, как не умеют отдыхать многие истинные работники, мастера и первопроходцы. Не научились, времени не было. Пустопорожнее затянувшееся лежание на брюхе трепало нервы начальнику смены Юре Кирсанову, и он рад был любой разрядке.

Я не понимал только, почему я должен перекидываться с ним в подкидного дурака. Тем не менее мы в паре с Шуриком легко выиграли четыре партии подряд, отчего доблестный пионер впал в триумфальный шок.

Расстались мы добрыми друзьями, на той стадии, когда еще не меняются адресами, но догадываются, что непременно придется.

В девятом часу я спустился ужинать в ресторан.

До этого валялся в номере, читал газеты и изредка блудливо поглядывал на белый чешский телефон. Но все–таки удержался, не заказал Москву. А если удержался в первый вечер, то удержусь и дальше.

Я уже не избегал разговора с Натальей, не боялся, что левая рука онемеет.

«Ну-с, — обратился я к ней, изучая меню, — что мы выберем такое вкусненькое и не слишком дорогое? Что ты предпочитаешь: минтая, рыбу или мясо? Вот, смотри — филе под грибным соусом, и всего–то стоит рубль шестьдесят. Ах, Наташа, — форель! Смотри, форель по–осетински. Любопытно. Значит, где–то неподалеку водится форель. Не думаешь же ты, что ее привозят из Осетии. Это слишком накладно, милая. А пить что ты будешь? Сухое грузинское — полбутыли, а? Купим бутылку и располовиним. Вот, пожалуйста, саперави. Укрепляет сосуды, любовь моя… Я бы еще попробовал вон того останкинского пива в маленьких пузырьках, но боюсь, получится ерш. Ты так не думаешь, нет? Скажу тебе прямо, Натали, твоя склонность к противоречиям меня порой бесит. Ты ведь даже когда соглашаешься, с этой своей фальшивой угодливостью, то по глазам видно, что несогласна и готова все сделать наоборот. Разве не так? Хорош бы я был, если бы ты все делала по–своему. Да пожалуйста, делай. Но предупреждай! Существуют санитарные нормы поведения, любовь моя, ты должна о них знать, у тебя же диплом врача. Пусть липовый, но диплом».

— Две бутылки пива, — сказал я подошедшему официанту, — салат из помидоров и лангет. Будьте добры!

— Салата нет и лангета нет, — ответил официант, расплываясь в лунатической улыбке.

— На нет и суда нет. Тогда вот порцию форели.

— Форели давно нет. Это так она обозначена, неизвестно зачем.

Повеяло столичным обхождением, я внимательнее всмотрелся в официанта. Нет, этот добродушный толстячок не станет нервничать и обвинять меня в неуважении к его труду. Нипочем не станет. Доброе лунатическое лицо с легкой дымкой сожаления о бездумно прожитых годах.

— А что есть, посоветуйте.