Колдунья-индиго

Вот тебе и «тра-та-та»! Видит же обольщенный поэт, что девица, мягко выражаясь, так себе, а ничего с собой поделать не может. Добавьте теперь этой обольстительной эзотерической особе еще и Дунину внешность — и богатенькому Буратинке зададут такого «тра-та-та», что от загса он не отвертится! И Дунина ворожба гораздо опасней Юлиных платоническо-мифологических и Марфиных бескорыстно-исторических наваждений, потому что Дунино колдовство в отличие от Юлиного и Марфиного подкреплено материальным интересом. Но тут не было бы счастья, да несчастье помогло: Глеб со своей общагой и капитанской зарплатой Дуне и даром не нужен! На фиг ей такого незавидного жениха околдовывать?

Внезапная задумчивость обольстителя Услады и Русланы не осталась незамеченной — Юлия удовлетворенно улыбнулась. Замешательство Глеба она отнесла на счет убедительности своей отповеди, и смущение обличенного поклонника пришлось ей по душе. Всякой девушке приятно, когда в споре с молодым человеком последнее слово остается за ней, а собеседник, соответственно, вынужден молча стоять с обалделым видом и выпученными глазами. Величественно кивнув головой на прощанье поверженному оппоненту, победоносная обличительница удалилась в сторону своего собачьего приюта, утаскивая за собой на поводках Усладу и Руслану. Собачки упирались и оглядывались на полюбившегося им ласкателя-льстеца. И только без лести преданный верный Брут, подрожав хвостом, бескомпромиссно запечатлел на Глебовом ботинке триумф воли своей хозяйки.

Проводив уходящих поклоном, доброй улыбкой и помахиванием ладошкой, Глеб дождался, когда и замыкающий процессию непреклонный Брут скроется за углом дома, сорвал пучок травы и вытер с ботинка его памятный подарок. Затем он вошел в особняк, поднялся на второй этаж и вошел в комнату, где его уже ждали добродушно улыбающийся Горюнов, с мрачным ехидством кривящий губы Новиков и благожелательно-нейтральный Курсаков. Доложив руководителю следственно-оперативной группы Курсакову о новом возможном фигуранте по делу об убийстве Никиты — Григории Цаплине (такова была фамилия Анны Ивановны) и разрыве их родственных связей с Оксаной, Глеб сообщил, что ему следует немедленно выехать в Разнесенск для поисков и допроса Дуни, от которой уже поспешила откреститься артюнянцевская служба безопасности. И это обстоятельство только усиливает подозрения в ее адрес.

Курсаков одобрил его действия и дальнейшие планы: расследование сдвинулось с места, появились перспективные фигуранты, и это радует. А потом заботливо поинтересовался, чего он такой смурной. Поколебавшись, Глеб все-таки решился поведать коллегам о своих эзотерических галлюцинациях. Мало ли что с ним может случиться после разговора с Дуней… Родственница самого Артюнянца, конечно, очаровывать его не станет, но вот насчет околдовывания такой уверенности нет. Если предупреждения Юлии справедливы и Дуня по части индиго и черной магии вуду окажется такой же докой, как Марфа, она может не ограничиться безобидными наваждениями из жизни мифологических персонажей в Юлином стиле, да и к Марфиным историческим фата-морганам способна добавить от себя еще столько вудизма, что неизвестно, как это подействует на психику обэкстрасенсоренного. А то, что Марфины наваждения имели реальную связь с действительностью и оккультную — с ноосферой, доказывают миражные картины бегства от царского гнева далекого пращура Глеба — княжеского сына Удала Панова в компании с князем Курбским и стремянным Василием Шибановым к ливонцам. В дальнейшем эмигрировавший Удал Панов стал родоначальником аристократической французской династии виконтов д\'Ал де Ла Панини. Наследники титула виконтов по традиции всегда именовались Глебиусами — в старорусском произношении — Глобусами. И Глеб сам счел бы эти картины фантасмагорическим бредом, если бы в семейных преданиях Пановых не упоминался некий француз — аристократ, посетивший их семью в далекие двадцатые годы прошлого века. Престарелый виконт назвал дедушку Глеба наследником и продолжателем аристократического рода де Ла Пини, или Делапани, и просил именовать всех первенцев в семье Глобусами (тетушка, с которой беседовал виконт, была глуховата). Мама Глеба, кстати, урожденная Шибанова, имя «Глобус» отвергла, а компромиссное «Глебиус» согласилась признать условно, то есть по привычной для нее как учительницы формуле: три пишем, два в уме. Так с мужем и договорились. «Глеб» в свидетельство о рождении пишем, а «Глебиус» в уме. Теперь из Марфиных наваждений выяснилось, что Глеб никакой не Глобус и не де Ла Пини или Делапани, а виконт Глебиус д\'Ал де Ла Панини, наследник и продолжатель древнего аристократического рода — с российской стороны князей Пановых, а с франко-итальянской — виконтов д\'Ал де Ла Панини. И получить эти сведения Марфа могла только эзотерическим способом из ноосферы, потому что все Пановы, и Глеб в их числе, до сих пор свято хранили эту семейную тайну.