Колдун с Неглинки

Вперед чинного Константина с его профессионально-скорбным выражением лица протиснулась женщина в спортивных штанах и халате. Сбросила задвижку калитки и припустила к прозрачной бабуле, которая действительно голыми руками подкапывала собственную избу. Земля летела во все стороны.

— Беся сидят! — заохала бабуля при виде женщины, Мирона и траурного Константина. — Беся! — и метко закидала их черноземом.

— Уймись, Ильинична!

Различив знакомый голос, та мигом успокоилась, руки о подол отряхнула — и домой.

Константину попало в плечо, но на черном заметно не было, и только Мирон, перед тем как войти в избу, размазал по лицу чернозем.

— …Одна и помогаю, — услышал он, когда, все еще потирая веки, отыскал Константина за столом возле печки. — Людмила я, соседка. Продукты ношу, по дому делаю, а она, как увидит меня, — про бесей блажит. Светкой меня видит!

— Внук у Настасьи Ильиничны ушел недавно, — скорбно сообщил Константин.

— Сашка неужто? Так он вроде молодой был!

— «Итак, мы погреблись с Ним крещением в смерть, дабы, как Христос воскрес из мертвых славою Отца, так и нам ходить в обновленной жизни»[5].

— Ибо, если мы соединены с Ним подобием смерти Его, то должны быть соединены и подобием воскресения, — закивала Людмила, — ибо умерший освободился от греха. Грешный человек был Сашка, убивец. И у Светки на плечах беся сидели. Порченая она была!

— Кем порченая? — встрял Мирон, продрав наконец глаза.

— Так ею. — Людмила выразительно вытаращилась на бабку, которая сидела, уставившись на печку. — Потому что Светка в педагогический не поступила, по ейным стопам, а в придорожной забегаловке работала. Вот Ильинична бесей подселила и Светке, и жениху ее — и покатилась Светка, ладно жива осталась. Под избой что, знаете? Свиные да коровьи кости закопаны!

— Похороны пока обсудите, — попросил Мирон, и Константин, подсев к бабке, развернул свои каталоги. Та, разумеется, не глядя ткнула в деревянный из раздела «Деревянные» — нет бы к тканевым листнула.

Мирон же взял в оборот Людмилу — как более разговорчивую:

— Тут в лесу заброшенный санаторий. Слышали чего?

— У! — присвистнула Людмила. — Тот, где беси свиней людьми кормят?

Вот спасибо, участковый мытищинский, низкий поклон — вот вам и тишина-покой.

— Батюшке-то про бесей говорили?

Людмила наклонилась и уставилась на него выпуклыми болотно-зелеными глазами.

— Я как-то мимо с грибами шла, тихо было, всегда у них обычно тихо, тут слышу: свинья блажит. И ладно бы просто визжала по-свински, а она: «Прогоняяй пиво силою на тебе пропитого». Я себе шепчу: «Прогоняяй бесей силою на тебе пропятого» — а она: «На потопление всякого супохлёба». А я: «На попрание всякого супостата». Корзину с грибами бросила — и вон оттуда, только слышу, как упало что-то, еще подумала: свинья через забор прыгнула и за мной гонится, но сдюжила, не обернулась! Наутро первым делом к батюшке, а он мне: «Вино — глумливо, и всякий, увлекающийся им, неразумен». Дак я увлеклась-то чуть, свинью как себя слышала!

Константин, сидевший напротив, подавал знаки то ли о принятом решении, то ли о том, что нуждается в помощи. Мирон жестом показал, что тоже заканчивает. Бабка Ильинична глядела на него и насквозь — как есть ведьма.

— Бросит она тебя, — сказала. Мирон нахмурился, не понимая, а она все шамкала провалившимися губами: — Ты от нее чего хочешь? Чтоб похвалила. Не похвалит она тебя, другими глазами смотрит. Ты, милок, лучше бы этот свой костер из зависти и злобы загасил — вот тогда она бы и покивала. Спроси что хочешь. Кое-что помнится.

— Вика. Про Вику помните?

— Вика зубы тянула бесплатно. Без наркоза, чай. Никого не жалко. Сколько ей лет было? Тридцать? Тридцать пять? Девчонкой она была. Денег много берет, да? Это как раз у нее в крови. Все хотят на эту кобылу — и ты хочешь, по глазам вижу.

— Она умерла, — отрезал Мирон и вышел. Так себе ведьма: что хочет, то и видит. Вот бы и ему так же.

На крыльце бесстрастно подносил к губам сигарету Константин. Людмила покачивалась в ветхом гамаке между двумя яблонями, вскидывая и опуская ноги.

— Зубы тянула… — повторил Мирон, ни к кому конкретно не обращаясь, но Людмила, кажется, поняла. Подхватила:

— Ага! Добрая девка была, наша, аксаковская. Нам, чтоб зубы полечить, надо в Мытищи ехать, так она тут кабинет открыла и по выходным принимала. Приезжала бозна откуда, с другого конца Москвы, но ей вот было важно, что где она родилась, там и пригодилась. И брала недорого, таких цен уже и нет нигде, а если с острой болью…

— Ильинична сказала — бесплатно, — перебил Мирон.

— Так то не всем, этим только, ну, кто совсем без денег, без документов. Мы-то хоть с пенсией, а такие есть, что пахнут, — никакой врач их в кабинет не пустит.

— Лица без определенного места жительства, — подсказал Константин.

— Они самые, у них тут что-то вроде общежития, но тихо сидят, мы и не видим.

— А не в том ли доме, — осенило Мирона, — где бесы свиней кормят?

— Дык да. Может, ими и кормят, мне почем знать?

— Зачем тогда им зубы лечить? — философски поинтересовался Константин. — Новеньким мостом и подавиться можно.