Кого выбирает жизнь?

– Образно обрисовали! – поддержал я. – Но чересчур уж безнадежно. А почему так?

Сосед смолчал, отвернувшись после своего монолога к стене. Потом я еще не раз замечал, как он уходил куда-то, как лениво и неаппетитно ел больничную кашу, как зло, со всего маху, валился на скрипучую кровать, но больше не философствовал. Он совсем потонул в своём странном внутреннем мире, в который никого не впускал.

Полежав немного, я принялся ходить по палате, надеясь после некоторой тренировки выйти на оперативный простор, в коридор, что в первую очередь определялось отсутствием в палате элементарных удобств. Но то, что я называю ходьбой, таковой пока не являлось. Это было нестерпимо медленное перенесение себя с одной ноги на другую, от одной опоры к другой. И хотя оно вызывало одышку и головокружение, я не намеривался сдаваться, не присаживаясь для начала минут по пять, потом и по двадцать пять, вышагивая туда-сюда.

Шажок, потом другой! Стоим! Отдыхаем! Шажок, опять другой! Стоим! Снова всё сначала. Еще один, еще другой! Тем не менее, пусть медленно, но в этом деле я всё же продвигался вперед. А, значит, к новой жизни, независимо от того, какой она окажется и по длительности, и по своему содержанию.

Тащиться вдоль коридора было веселее. Во-первых, не приходилось часто возвращаться на исходный рубеж, как в палате; во-вторых, всюду тенями бродили занятные больные и стремительно порхали озабоченные медсестры, важно вышагивали посередине врачи. В третьих, на стенах красовались информационные стенды, призывающие мыть руки перед едой, пугающие таинственным СПИДом, воспалением легких и гепатитом «Ц». Всё это, конечно, мне пришлось перечитать много раз, от безрыбья, измеряя длину коридора мизерными шажками. Для тренировки памяти кое-что выучил наизусть.

На следующее утро вместо зарядки я дерзнул спуститься по лестнице и даже осилил целый пролет, победно прошелся по чужому коридору и вернулся к себе в палату. На это ушло сорок минут! Довольный собой, но основательно вымотавшийся, я тут же уснул. Не знаю, сколько времени прошло, когда меня бесцеремонно разбудила невропатолог:

– Кто здесь Белянин? – ей указали; она подсела ко мне. – На что жалуетесь? – докторша для больных представляла собой своеобразный возбудитель смеха, который из такта всем приходилось подавлять: совсем молоденькая, она, видимо, для солидности давила голосом, отрывисто и бесцветно, тщетно стараясь произвести внушительное впечатление.

– Всего и не перечислить! Например, чай всегда холодный! – ответил я, едва не засмеявшись от своих наблюдений.

– Про чай расскажете не мне! – пресекла она мой насмешливый настрой. – Поднимите рубашку! Выше! – и долго рисовала на моей груди ногтем прямоугольные решетки, своими руками больно сгибала мои ноги в коленях, просила повертеть головой в стороны и к подбородку, поводить глазами вослед ее молоточку и, наконец, приказала встать, уточнив, справлюсь ли я без посторонней помощи?

Она занималась со мной с полчаса, демонстрируя всё, что знает и умеет с прилежностью, достойной школьницы-отличницы, но под конец всё же удивила:

– У вас, больной, всё хорошо!

– Этому я бесконечно рад, но как-то странно! В реанимации мне говорили, будто болезней у меня, как игрушек на новогодней елке! Вон, даже гипс всего несколько дней как сняли. Но вам – спасибо! Значит, больной здоров? – уточнил я.

– Нет, больной не здоров! – обиделась молоденькая докторша. – Вы пока нуждаетесь в лечении, но не в стационаре. Так что, завтра – на выписку! Я вам всё распишу, чтобы дома самостоятельно выполняли упражнения и принимали лекарства. Вопросы есть?

41

На оставленный после ухода докторши стул рухнул не пожилой, но совсем седой сосед по палате, назвавшийся Виктором.

– А по отцу? – уточнил я у него, однако собеседник отмахнулся, давая понять, что и этого достаточно.

– Завтра домой? – спросил он утвердительно, с завистью в голосе и мечтательным тоном. – А в богадельне-то давненько? Слышал я, будто целый месяц? – он перекосил лицо, что могло означать нечто совершенно неприемлемое для него. Потом сам за меня и ответил. – Я бы с ума сошёл!

– Может, и я уже сошёл, если было с чего сходить!

– А где работаешь? – поинтересовался Виктор, а когда узнал кое-что обо мне, надумал поговорить.

Я давно замечал, что слово «профессор» на многих людей действует магически, поскольку они приписывают данной категории работников некие сверхординарные способности, хотя этого-то у них, как правило, и нет. Кто такой профессор? Обычный учитель, только более высокой квалификации, нежели остальные, вот и всё.

– Ты слышал? – поинтересовался Виктор заговорщически. – Говорят, будто большевики тогда царскую семью не шлёпнули? И все они потом долго жили. Как считаешь, возможно?

– Послушайте, Виктор! Что толку спрашивать меня о моем мнении? Мне свидетелем тогда стать не удалось, и я знаю не больше, нежели способен узнать кто-то другой, имеющий мозги?

– Э, нет! – Виктор активно возразил, давая мне понять, что ему интересно как раз то, что думаю я. – Ты же профессор! Значит, должен знать!