Кого выбирает жизнь?

В тот ужасный миг я встретился глазами с огромнейшим и свирепым чёртом-Валуевым, усилившим мою нервную дрожь, и догадался, что меня заметили и разоблачили. Я взмок от страха до самых костей, но напоследок героически выкрикнул:

– Что вы здесь творите? Народ свой пожалейте, ироды! Вы же всякие выборы превратили в завлекательные конфетные фантики, в которые тайно своё старое дерьмо заворачиваете! Наш народ победил фашизм в Германии, победил его в Европе, а вы что нам прививаете! Ведь половина народа давно мечтает от вас избавиться!

– А вот и гости дорогие пожаловали! – усмехнулся мне в ответ чёрт-Валуев. – Да еще, смотрите, как красиво выражаются! За всё это, мил человек, я тебя сейчас такой заботой окружу, что ты и не пикнешь!

Он сжал меня своими клешнями, словно тряпичную куклу и, не обращая внимания на громкий хруст моих костей, принялся завязывать в узел.

– Он всё подслушал! Он нас выдаст! – испуганно заверещала чёрт-Памфилова, и ее острые длинные зубы впились мне в ягодицу.

Я отрывисто вскрикнул, тяжело задышал и открыл глаза – надо мной со шприцем склонилась медсестра Катя – однако я не проснулся, опасаясь быть поддетым чертями на рога, потому отчаянно дернулся, постарался отскочить в сторону, но был решительно прижат Катериной к постели:

– Тихо-тихо, Александр Федорович! Совсем ведь не больно! И что это вы так разбушевались? По всему видать, на выздоровление пошли! Если хотите, можете ещё поспать, ведь рано совсем; только шесть часов!

Очумело вращая глазами и головой, тяжело дыша, я стал медленно осознавать, где нахожусь, и, лишь поверив в свою безопасность, несколько расслабился. – «Неужели всё обошлось? Если опять такое приснится, то второго инсульта не избежать! Надо же! Никогда ничего подобного даже в уме не держал! Игра больного воображения!»

– А что на свободе новенького? – машинально поинтересовался я у Катерины.

– Да ничего, пожалуй! Всё – как всегда! Разве вот, о досрочных президентских выборах вчера объявили! – прощебетала Катя милым голоском.

«Это уж слишком! Прямо-таки, телепатия во мне проснулась! – подумал я, снова дрожа всем телом. – Вот уж этого добра мне совсем не надо!»

39

Следующий день стал для меня особенным, а, возможно, и самым важным в жизни. Наконец-то я, с наилучшими пожеланиями от всего персонала, с которым за трудный для меня месяц близко сошёлся, простился весьма тепло, хоть и без оркестра, и покинул реанимацию, чтобы пока, до обретения полной от медицины независимости, закрепиться в палате неврологического отделения.

Напоследок врачи и сестры, собравшись по такому случаю вместе, подарили мне наиболее ценное пожелание реаниматологов:

– Вы уж к нам, Александр Федорович, больше – ни ногой!

– Будет исполнено! А вам всем полновесного счастья! Спасибо вам всем, дорогие мои! – пожелал и я, и про себя подумал. – Теперь уж, точно, всё! Я действительно вырвался из пут отделения реанимации и интенсивной терапии, которое едва не оказалось последним моим пристанищем на этом свете! Пришла пора вступать в настоящую новую жизнь!

40

– Везет же людям! Кого-то даже здесь в персоналках возят! – весело прокомментировал паренёк с повязкой на носу, опоясывающей голову, из моей новой палаты, в которую меня лифтами и коридорами доставили в кресле-каталке.

«Вот и пошёл отсчёт новой жизни!» – удовлетворенно констатировал я, здороваясь с присутствующими в палате, где кроме кровати, к которой меня подвезли и предложили перебраться на нее самостоятельно (для меня это прогресс!), имелось еще семь обитаемых мест. Все они оказались заняты. Рядом с одной из кроватей, склонившись к лежавшему на ней парню, сидела, чуть сгорбившись, молодая женщина, всем своим видом демонстрируя, что кроме него она не видит и не слышит никого на свете. Они негромко о чём-то переговаривались.

– Всех приветствую! Моя фамилия Белянин. Зовут Александром Федоровичем. А с вами, товарищи, думаю, познакомимся по ходу!

– Вообще-то, товарищей здесь нет! Мы – господа! – среагировал сосед, кровать которого стояла у той же стены, что и моя.

– В этом не сомневаюсь, но пока я представился только товарищам! – парировал я.

– Если так, то я Василий! – отрекомендовался господин. – Надолго к нам и с чем?

– Инсульт был, да не весь пока сплыл! – усмехнулся я. – Но, врачи торопят! Говорят, что мой отпуск на исходе!

Василий не стал что-либо уточнять. Не дал и мне возможности расспросить его подробнее. Он, казалось, странным образом замкнулся, ушёл в себя, но через минуту вдруг запричитал, не обращая внимания на меня и окружающих:

– Вот живешь, живешь! Справляешься, преодолеваешь и, себе же на удивление, ничего не подозреваешь о том, что может случиться в следующий миг! Ни ухом, ни рылом! И однажды – бац, и ты готов! В полном дерьме! И всё в твоей жизни вверх дном! И не исправить, и заново не начать. Ужас! Но даже он, этот ужас, ничего не изменит, поскольку безнадежно опоздал! Сколько ни пыхти, и впрямь всё пропало! Жизнь моя, вся горбатая, и вся за спиной! И новенького в ней ждать бесполезно! Тоска!