Кого выбирает жизнь?

– Впрочем, все наши догадки связаны с тем, что царскую семью не расстреляли. А если ее расстреляли? И такое вполне могло быть, поскольку в Москве в это время эсеры подняли вооруженный мятеж против большевиков, то есть, против Ленина, арестовали Дзержинского, обстреливали из орудий кремль. Большевики тогда держались на честном слове. Потому Уральский Совет, состоявший сплошь из эсеров и находившийся во враждебной конфронтации с большевиками, вполне мог расстрелять царскую семью. Назло большевикам. Убили ведь для этого посла Германии Мирбаха, убили и Романовых, то есть, родственников кайзера, – всё к одному! Лишь бы не допустить мир с Германией. Почему бы не так?

Я и не заметил, как к нашему разговору стали прислушиваться и подтягиваться другие больные. Один из них, улучшив момент, уточнил у меня:

– Так какой же вопрос, интересно, вы считаете более важным?

– Ну, господа! Как полагают в кругах, близких к помешательству, эта тема явно не для больных неврологического отделения! – хотел отшутиться я, но не удалось, поскольку, как выяснилось, интерес действительно оказался общим. «Еще немного и придется мне отвечать за все грехи советской власти! Только диспута мне и не хватает! Одно дело, время в палате коротать, болтая о том, о сём, и совсем уже другое – откровенничать, неизвестно с кем! Не то чтобы страшно, ничуть, но совершенно бесполезно, поскольку аудитория неизвестна и непонятна! Тогда, зачем мне это?» – решил я.

– Да мы, как будто, и не психи! – вступился кто-то за всех.

– Вот именно! Потому и предлагаю, господа, отдохнуть! – сделал я еще одну попытку увернуться от бессмысленного публичного выступления. – Лично я уже устал! Так что, прошу отпустить меня с миром!

Неудовлетворенный народ с характерным бормотанием рассеялся и принялся по два-три человека что-то горячо обсуждать в разных углах палаты. Я же прилег, решив расслабиться перед обедом, а потом опять выдвинуться на тренировку ослабевших мышц. Всё-таки и это не вышло, ибо Виктор, удостоверившись, что мы остались в одиночестве, тут же пристал с прежним вопросом:

– Может, продолжим, профессор, пока никто не мешает? Про самый важный вопрос.

Я не ответил, демонстративно закрыв глаза, а сам подумал: «Кто же знает, какой вопрос сегодня самый важный? В любом случае, смешно же я буду выглядеть, если стану обсуждать это с каждым встречным и поперечным! Уж лучше сам всё обдумаю – и интереснее, и время веселее пройдёт!»

Виктор либо не воспринял мои закрытые глаза в качестве очевидного отказа на его предложение, либо его допекло собственное долгое молчание, потому он стал атаковать меня вопросами. Пришлось мне демонстративно, якобы в туалет, выдвинуться на прогулку раньше намеченного времени.

Я с большим напряжением поднялся и сел на край кровати («насколько тяжело это даётся!»), передохнул полминуты, зачерпнул ступнями тапки и медленно, будто всё ещё тяжело больной, поплёлся по намеченному маршруту, машинально обдумывая затронутый до этого вопрос.

«Если уж о чём-то говорить, то нет теперь вопроса важнее, нежели спасение страны!» – ухватил я сразу главное, давно мне понятное, которое лишь постороннему может показаться излишне возвышенным, манерным или надуманным. Но я-то говорил сам с собой, прекрасно сознавая, что в этом случае мне пыжиться не резон.

Я действительно всегда остро чувствовал происходящее в стране и в мире; вот и теперь мне абсолютно ясно, что страна вплотную подошла к той грани, после которой ее может не стать завтра или послезавтра.

– Кто всерьез, покажите мне его, сознаёт, что все последние столетия превратились для нас в непрерывную борьбу за выживание, хотя это, в общем-то, и не скрывается? Сначала наемные враги извели наших, а не каких-то иностранных, как нам с детских лет внушают, Рюриковичей, одного за другим. Потом усилиями внутренних же врагов вместо убитого ими Ивана Грозного внедрили на трон Московии, едва пережившей великую смуту, английских ставленников Романовых, начиная с богом обиженного Михаила. Когда со временем и среди Романовых нежданно-негаданно и неизвестно откуда появлялись национально-патриотические самодержцы, с ними безжалостно расправлялись и опять ставили своих послушных протеже. И ведь это по сей день продолжается!

Ярким примером стал молодой Петр Первый, однозначно подмененный после возвращения из Великого посольства черт знает, на кого. Перед этим поляки, коварно навалившись, истребили спящую русскую пехоту (стрельцов), чтобы она не воспрепятствовала иноземному заговору. Новый «Петр» сразу перебил всех своих родных и знавших его лично. Как такое понять? Все должности заняли иноземные друзья нового царя, в основном, голландцы, во главе с прославляемым даже теперь Лефортом. А русские-то где? Разве это не иностранное завоевание государства? Разве это не захват власти в стране, чтобы рулить в нужном Англии направлении?