Когда завтра настанет вновь

– Даже знать не хочу, о чём ты сейчас подумал. Но едва ли мы с Питером осуществим это за те пять минут, спустя которые ты начнёшь барабанить в его дверь, если я не вернусь, – устало сказала я, поднимаясь из-за стола. – Во-первых, до номера идти ближе, чем до мобиля, а я только вчера с трудом передвигалась. Во-вторых… во-вторых, я просто хочу разбудить его сама.

Казалось, я чувствую осуждающий взгляд на своей спине, даже выйдя на улицу. Да только мне не хотелось, чтобы после вчерашнего разговора мы впервые встретились с Питером при посторонних – и, конечно, сделали вид, что ничего не было.

Крохотная часть меня очень хотела сделать вид, что ничего не было. Но это будет нечестно, и если у Питера есть что сказать мне, пусть скажет.

Преодолев робость, я стукнула костяшками пальцев в дверь соседнего номера:

– Питер, это я.

Выждав какое-то время, я постучалась вновь. Не дождавшись ответа, дёрнула за ручку: дверь, скрипнув, отворилась. Штукатурка на стенах бросилась в глаза ядовитой зеленью, сквозняк из распахнутого окна волновал салатовые шторы, аккуратно заправленная кровать была пуста.

– Питер?..

Ответом мне послужило певучее мурлыканье из приоткрытой ванной комнаты.

Поколебавшись, я подошла ближе, осторожно заглянув в щель: Питер стоял у раковины в одних джинсах и брился, напевая про себя то, в чём я без труда опознала «You and I» любимых Scorpions.

– А, Лайза. – Заметив моё отражение в зеркальном шкафчике на стене, он опустил опасную бритву с костяной рукояткой. – Вижу, тебе лучше.

Я приоткрыла дверь шире, опершись плечом на косяк:

– Откуда ты взял этот раритет?

– От деда достался. Отец ею не пользовался, хранил на память, а деду она однажды жизнь спасла. – Питер поднёс лезвие к коже. – Подождёшь немного?

Какое-то время я молча следила за его движениями: скользя по щекам, бритва издавала шуршащий шелест. По тёмным завиткам распущенных кудрей спустилась взглядом ниже – на спину, где по гладкой коже под шеей лаконичной чёрной строчкой тянулась латинская надпись.

– Тоже хотела себе татуировку, – зачем-то сказала я, вспоминая, как год назад искала подходящего тату-мастера и референсы для эскиза. – Думала, сделаю в качестве подарка на семнадцатый день рождения.

– Дай-ка угадаю. – Серебристая сталь, выпачканная кремом для бритья, застыла над его верхней губой. – Мама не разрешила.

Я только кивнула.

Тогда, больше года назад, мне стало дико обидно. Мы даже поругались, что случалось редко. Просто у мамы-то татуировка была, и тоже набитая в юности, – а мне, значит, нельзя.

Сейчас эти слёзы казались таким ребячеством.

– Думаю, после всей этой истории она поменяет мнение. – Питер ловким движением снял остатки пены под носом. – В любом случае тебе скоро восемнадцать, я так понимаю.

– Осенью.

– Тогда тебе уже не нужно будет её разрешение.

Официально – нет, подумала я, но промолчала.

– In me omnis spes mihi est, – сощурившись, прочла я, благо надпись была чёткой, выполненной лаконичными печатными буквами без всяких завитушек. – Что это значит?

– «Вся моя надежда – на меня самого».

Я смотрела, как он споласкивает грязную сталь под краном.

– И кто там собирался отучать меня от пагубных привычек?

Питер не ответил. Лишь отложил бритву и склонился над раковиной, умываясь.

– Не считаешь, что, прежде чем учить чему-то других, мы должны сами усвоить тот же урок? Никогда не жаловала тех, кто хочет ловить детишек во ржи и спасать кого-то, когда они и себя-то спасти не могут.

– И тем не менее детишки, не упавшие потому, что их подхватили, остаются живы. Вне зависимости от того, кто это сделал. – Насухо вытерев полотенцем вначале лицо, а затем – бритву, Питер нашёл в отражении мои глаза. – Тебе есть на кого положиться, Лайз. Мне – нет. Когда я набивал это, точно не было.

Я потупилась, не выдержав взгляда, который ещё вчера встречала так легко, и всего, что читалось в нём. Отступила к кровати, позволяя Питеру выйти.

Фоморовы сложности, которых я так хотела избежать…

– И что, ты везде таскаешь бритву с собой? – Хотелось спросить совсем не это, но первой заводить разговор о вчерашнем я не решилась. – Ты же из Мулена с одной борсеткой уехал. Не заходя домой.

– Во времена Великой депрессии на деда напали в тёмном переулке, – на ходу собирая волосы в низкий хвост, охотно откликнулся Питер. – Поскольку из-за кризиса грабежи и убийства участились, дед на всякий случай носил бритву в кармане. В итоге пригодилась.

– Он… убил кого-то?

– Ага. А перед этим ему в плечо всадили пулю. – Питер потянулся за футболкой. Сперва я подумала, что он забыл её вывернуть, и только потом поняла: футболка новая, просто тоже чёрная, с длинным рукавом, но без рисунка. Видимо, успел купить в Динэ, пока я отлёживалась без сознания, как и лежавшую по соседству толстовку. – У нападавшего был пистолет. Деду повезло, что он сумел полоснуть вора левой рукой. С тех пор брать бритву с собой – в некотором роде семейная традиция. И талисман, и оружие в одном флаконе… в конце концов, ещё и бреет получше электронных.

– Можно посмотреть?