Когда-то был Апрель

— Вот мы давеча были в монастыре. Как можно бросить монастырских? А сколько там добра? Ведь всё пожгут и растащат негодники, — не унимался, подсчитывая моральные и финансовые потери бородатый казак.

— Теперь точно пограбят, — бормотал Фёдор, бросив взгляд на телеги.

— Это ваш обоз? — спросил Апрель, быстро осмотрев вереницу из десятка телег.

— Был наш, да весь вышел, — сплюнул бородатый. — Монахи собрали вещички, а нас атаман приставил к обозу, и должны были мы идти на восток, но далеко не ушли. Гусары нагнали да порубали всех. Вот только втроём и остались. Откуда взялся ты барин — нам неведомо. С французами, что ли, пришёл? И вообще, лицо твоё будто знакомо. Где-то я видел тебя. Совсем недавно видел. В каком полку вы служили?

— Правду говоришь, дядька. Знакомое лицо, — согласился Степан.

Сделав кислую мину, словно очень обидно слышать такие позорные слова, такие нелепые обвинения — Апрель возмутился:

— Что за разговорчики? Сам себе, что ли, я по башке треснул? Заняться вам нечем больше? Думайте лучше, как выбираться будем.

— Вот ты, барин, говоришь-говоришь, а я смотрю и понимаю, что видел тебя. Мы, конечно, не знакомы, но физиономию твою знаю, — гнул своё бородатый казак.

— Ну, видел так видел, — отмахнулся Апрель.

— Вспомнил где! — негромко вскрикнул безусый Степан. — На картине монастырской он нарисован. Давай принесу, дядя Петро! Я быстро!

— Сядь, дурень! Убьют! — схватил за штанину разгорячившегося казачка бородатый.

— Дядька, это он на картине, где ангелы против демонов! — суетился Степан. — Я ещё в монастыре её оглядел. Там точно барин…

— Сидеть, говорю! — зарычал дядя Петро.

— Какая ещё картина? — поинтересовался Апрель.

— Я сейчас покажу тебе… картину-малину, — косился на свой бывший обоз бородатый.

Он встал на четвереньки, подмигнул парням и рысью устремился к телегам. Двигался казак стремительно, точно помня, где находится картина. Словно рыночный вор он стащил полотно, завёрнутое в плотную ткань. Держа картину на вытянутых руках, Пётр вприсядку, будто в казачьем танце, быстро вернулся к товарищам.

«Какой же ловкий, чертяка», — подумал Апрель, глядя, как шустро передвигается уже далеко не юный мужчина.

Довольный собой Пётр ловил восторженные взгляды казачков.

— Смотри, барин — это ты, — сообщил он.

Картина была небольшой, немаленькой. Вместе с деревянной рамкой, где-то семьдесят сантиметром в длину, восемьдесят в ширину. Откинув ткань, Апрель положил холст на землю, чтобы каждый мог рассмотреть рисунок. Неплохо разбираясь в живописи, специалист по антиквариату сразу оценил возраст, стилистику и качество произведения.

По всему видно, что картина написана церковным мастером. И действительно, один персонаж был точной копией русского офицера. Он изображён прямо посередине и являлся главным действующим лицом.

У Апреля по спине бегали мурашки величиной с церковную мышь, причём мокрую с липкими лапками. Дело в том, что прикованный цепями к столбу человек, похожий на Апреля, принимал лютую смерть средневековья. Под несчастным пылал огромный костёр, охвативший практически всё тело нарисованного героя — и языки огня не дотягивались только до головы. Поджигали его демоны — их было трое: хмурый мужчина с могучими плечами и два высоких блондина. А почему они демоны? Потому что от этих трёх персонажей исходил тонкими струйками тёмный дымок, сзади росли чёрные крылья, а на лбу торчали короткие рожки.

Были и ангелы на холсте. Они находились правее принимающего страшную смерть человека, и стояли они на крепостной стене. Всё было бы ничего, но среди трёх ангелов оказался один знакомый Апреля — это Светлый пришелец Горд. Над его головой светился нимб, а сзади свисали белоснежные крылья.

Не дожидаясь умозаключений, русский офицер накрыл полотно тканью.

— Похож, но это не я. Картина-то старая. Написана она чёрт знает когда, — наигранно потерял интерес к рисунку Апрель.

— Не чертыхайся, уважаемый господин, грех это, — откинул тряпицу обратно Пётр.

— Жаль одёжи не видать, огнём закрыта, — посетовал Фёдор. — Ну а так, вылитый барин. И нос, и глаза. Похож! Бывает же такое…

Казаки уставились на Апреля, разглядывая его.

— Нет, не он это. И, правда, картина старая. Ей наверно тысячу лет, — осенило Степана.

— Нарисована вещица не вчера, то, правда. Значится, это, родич его. Как думаешь, барин? — спросил Пётр.

— Кто бы мог подумать… да это ж прадед мой… — щурился Апрель. — А то и прапрадед. У меня ведь род очень древний.

— Вот же судьба. Одного хорошего человека бесы сожгли, а тебя, Ваше Благородие, французы повесят.

— Чего сразу повесят? — рассмеялся Апрель.

— Обязательно повесят. Они мастера в этом деле, — весело сверкали глаза бородатого.