Когда шатается трон

— Может быть. Только иначе такую свору в узде не удержать. И нас не удержать. Сытую жизнь в тёплой псарне отрабатывать надо.

— Это верно.

Курят командиры, думают. О чем?.. Наверное, о том, что увязли как мухи в паутине, и чем больше дёргаться, тем крепче прилипаешь. Так что сиди и не жужжи.

— А может, это и к лучшему? — вдруг сказал Крюк.

— Чем? Что нас круговой порукой повязали?

— Именно так. Урки в банды сбиваются и годами делишки свои гнусные вершат безнаказанно. Почему? Потому что кто в воровскую среду попал, тот назад не выскочит. Понятий воровских больше, чем законов. И не прокуроров они боятся, каждый за косяки свои не сроком, а жизнью отвечает. Ошибся — перо в бок, и весь разговор. Продался ментам, тренькнул лишнего, тебя из-под земли достанут, не теперь, так позже. Во все стороны малявы разошлют, сыщут и смерти предадут. Не спрятаться. Оттого и молчат они, когда барбосы их за язык клещами тянут.

— Ты, что ли, барбос?

— Я. Был. И барбосом, и уркой, и зэком, так что со всех сторон смог познакомиться. Блатные, они всегда друг друга прикроют, и на воле, и на зоне. Да вы сами видели: мужиков в лагере по десятку, а то и по сотне на одного урку приходится. Только они каждый сам за себя и оттого блатные всегда верх над ними держат. Позови политических на помощь — никто не встанет, за шкуру свою трясясь. А блатной так не сможет, на перо животом полезет, если вор прикажет, или его самого быстро в парашу макнут.

— Верно. Только к чему ты это всё говоришь?

— К тому, что не армия мы, скорее, банда. Да, Кавторанг, не армия… И в том сила наша, потому что свои законы и порядки пишем, без оглядки на УК. А коли так, коли мы друг за друга не только своей головой отвечаем, но и близкими своими, то много чего наворочать можем. Поодиночке нам из этого капкана вовек не выскочить, а если всем вместе, да по таким правилам…

— Куда выскочить?

— Куда? Не знаю. Но знаю откуда.

— Может, Крюк и прав. Сообща когти рвать сподручней. А если так, если отступников без суда и следствия…

— Нет, через следствие и по суду. Но по-нашему, без адвокатов, прошений, обжалований и помилований. Без тягомотины.

— Как у воров?

— Да. Собрались, выслушали, порешали, привели в исполнение. И чтобы никто не выскочил, даже если в бега подался — найти его, хоть через год, хоть через два — и привести в исполнение. Без срока давности. Тогда никто не дёрнется.

— А надо ли? Может, просто переждать, чтобы или падишах, или ишак…

— Не дождёмся. Слишком много за нами всякого числится и слишком много мы лишнего знаем. Или кто-то считает, что нам за наши подвиги, за того же Жукова, медальки на грудь повесят? Нет… Победим — свои нас зароют. Проиграем — чужие душу вынут. Мешать мы всем будем, как больной зуб, который рвут без сожаления, с мясом и кровью. Может, и повезёт, да только я в это не верю. Всё вы понимаете — не раз говорено. И Семёныч понимает, поэтому и воров к нам притащил чтобы на них, когда ноги делать придётся, опереться можно было.

— Допустим, что так…

— Так да не так! Если всех и каждого кровью не повязать, ни в какой «малине» не отсидеться — чужие мы там, и рано или поздно с урками схлестнёмся, или кто-то, прощение себе выслуживая, сдаст нас властям. Нет, тут только если родичей подвязывать. Отступника власть может прикрыть, а всех родственников не спрячешь, кто-то да останется. Вон и Кавторанг говорил, что его сомнения одолевают, только близкие их перевешивают. Было?

— Было, — кивнул Кавторанг. — Моя жизнь гроша ломаного не стоит, что на зоне, что здесь, а родных жаль.

— И у всех так. Вот он, хомут, из которого, как ни брыкайся, не выпрыгнешь. И он же кнут. Только он теперь в чужих руках, поэтому мы туда, куда седоку нужно, скачем. А был бы в наших — мы бы сами дорогу выбирали.

— Запрячь нас хочешь?

— Хочу. И вы хотите. И узду ту затянуть придётся сильнее, чем теперь, чтобы нас больше нынешнего хозяина боялись. Там, где он вожжи ослабит, мы в полную силу тянуть должны.

— Кто страшнее, на того и оглядываются?

— Точно так.

— По суровым законам жить предлагаешь. Раньше нас посторонние душили, а теперь мы друг друга за кадык взять должны?

— Так мы уже по другим законам живём, только нам эти законы извне навязали, а по мне, так лучше самого себя до мяса пороть, чем меня посторонние, жалеючи, стегать будут.

— Что конкретно предлагаешь?

— Еще не знаю. Но про армию, которую Кавторанг так любит, надо забыть. Банда мы. Простая банда! И жить нам придётся по своим законам. Или… или не жить.

* * *

Разговор был скользкий, когда нужно говорить о главном, но говорить так, чтобы за язык друзья-приятели не ухватили и хозяину на тебя не донесли. Это как по тонкому весеннему льду идти, а лёд, того и гляди, под тобой проломится, и ты камнем пойдёшь ко дну. Но и не говорить нельзя, так как ситуация назрела, и не сегодня-завтра всех их под белы рученьки возьмут, из высоких кресел на нары пересадят. Тут только намёками и полунамёками, от которых откреститься можно.