Когда шатается трон

Крюк шагнул к столу. Шестёрки отлипли от стен, придвинулись, руки в карманах, а в карманах точно не носовые платки.

— Может, по-хорошему разойдёмся?

— Можно и по хорошему — уходи, дверь не заперта. — Рваный оскалился, работая на публику. Любят урки дешёвые эффекты с численным перевесом. — Уйдёшь, тебе хорошо, мне хорошо, всем хорошо. Обратно с Серым придёшь — еще лучше будет.

— Ладно, банкуй, твоя взяла. — Крюк повернулся к двери. — Надеюсь, обойдёмся без глупостей?

Хотя вряд ли без глупостей…

Рваный развёл руками, как радушный хозяин, встречающий гостей. Хотя не встречал… И… не провожал. Вряд ли их выпустят вот так, запросто, не дурак Рваный, зачем ему, чтобы блатной мир узнал, как он обошёлся с подельниками. И враги лишние ни к чему.

Крюк быстро пошёл к двери. Если путь свободен, никто не шелохнётся. Но урки, кинув взгляд на Рваного, дёрнулись в сторону Крюка, и в дверях метнулись какие-то тени. Всё понятно.

Крюк резко обернулся.

— Ах да, забыл…

Пришедшие с Крюком бойцы всё поняли, потому что прозвучала условная фраза. И повернулись к двери, не чтобы уйти, но видеть ползущих от стен шестёрок.

— Серый просил тебя передать вот это…

Крюк уронил из рукава в ладонь гранату, швырнул на стол. Без чеки. Граната шлёпнулась, громыхнула, покатилась в сторону Рваного.

Урки опешили.

— Атанда!.. Лимон на пеньке!

Рванулись к окнам и двери. А дальше… Дальше, как в тире при стрельбе по мишени «бегущий кабан». Крюк и его бойцы выхватили оружие и, поводя стволами, стали вколачивать в мечущиеся фигуры пуля за пулей. Абвер, находясь за ними, высадил полную обойму в темноту дверного проёма.

— Не всех!.. Живыми брать! — рявкнул Крюк. Подскочил к столу. — Руки в гору!

В лоб Рваному упёрся горячий ствол тэтэшника.

— Нехорошо компаньонов кидать, — пожурил Крюк, обхлопывая карманы Рваного. — Мы к тебе со всей душой, а ты обжухать нас надумал. — Бросил на стол волыну и заточку. Сгрёб, сунул в карман гранату. Учебную. Может, она и учебная, но шороху наделала больше, чем боевая…

К стене сволокли, бросили на пол оставшихся в живых урок.

— Все?

— Все. Остальных прибрали.

Живые урки, крутя головами, силились понять, что произошло. Должны были они мочить людей Залётного, а вместо того в крови и соплях на полу сидят.

— Скидавай штаны!

— Зачем? — не поняли, напряглись урки.

— Затем, чтобы не обгадиться. Студент, ведро тащи, в сортире должно быть.

Ведро с грохотом поставили перед урками.

— Теперь сели и напряглись. Каждый. Чтобы до краёв. Харч у вас отменный, так что сильно стараться не придётся. Помогите им.

Ближнего урку ухватили за шкирку, бросили на ведро.

— Давай, тужься, рожай, как баба в роддоме, или я тебя прокесарю.

Ткнули под кадык нож, прокрутили слегка, что сильно расслабляет и способствует, так что бедолага освободился быстро.

— Теперь ты. Кто не опорожнится до самых гланд, тому дерьмо вместе с требухой в ведро выпустим.

В комнате запахло. Очень нехорошо. От ведра. И от урок.

— Всё, Рваный, купаться будем. У тебя банный день!

— Суки! — Рваный дёрнулся, боднул кого-то, попытался укусить. Потому что понял…

— Не балуй!

Рваного пристукнули, подтащили к ведру, поставили на колени.

— Сам нырнёшь рыбок ловить или помочь?

Рваный, отчаянно выгибаясь, пытался высвободиться. Или умереть. Лучше умереть.

— Значит, помочь.

Крюк ударил коленопреклонённого Рваного костяшками пальцев в солнечное сплетение. Тот задохнулся, стал хватать ртом воздух.

— Студент, фотоаппарат. Вот, теперь ныряй. — Крюк ногой толкнул голову Рваного в ведро по самую шею.

Урки, широко раскрыв глаза, смотрели на экзекуцию.

— Теперь ты, иди сюда, — указал пальцем на следующего Крюк. — Штаны можешь не надевать, после наденешь. Ну, ты понял… Или лучше, чтобы тебя… — снова ткнул пальцем. — Ты вторым будешь.

Сломленные урки подчинились.

Захлебнувшегося и наглотавшегося Рваного выдернули из ведра, швырнули ему его же пиджак.

— На, утрись.

По щекам Рваного, промывая светлые полоски, текли слезы. Был он авторитет, а стал… И ничего уже не изменить, даже если отомстить обидчикам, даже если всех порезать. Такой позор ни кровью, ни временем, ни смертью не смывается.

— А теперь побазарим, — предложил Крюк, толкая ногой Рваному стул. — Только близко не садись, в нос шибает.

Рваный сел.

— С делёжкой будем считать, что закончили. Бабки теперь тебе ни к чему, а нам еще пригодятся. Далее могут быть варианты: мы уходим, ты остаёшься. Как есть. Фотографии мы тебе после пришлём. На память. Будешь их под шконкой разглядывать, нас вспоминать. Перспективы, сам понимаешь, не самые радужные, придётся тебе с дружками своими не с лучшей стороны перезнакомиться. Но есть другой расклад: мы уходим и никому ничего не рассказываем. И шестёрки твои не рассказывают. Рожу ты отмоешь и будешь жить как ни в чём не бывало. Но за это с тебя небольшая встречная услуга.

Рваный напрягся.

— Людей от нас будешь принимать как самых дорогих гостей, ни в чём им не отказывая, слово доброе, если нужда случится, замолвишь, на людей полезных выведешь.

— В свои дела меня втёмную впрягаешь?

— А хоть бы и так, всё лучше, чем в гареме кукарекать.