Когда шатается трон

— Взялись мы ряды чистить, чтобы страну от тайных и явных врагов избавить. Много их развелось снизу доверху… Мы ниточку потянули, а там целый клубок змеиный сплёлся. Потом дела почитаешь, где преступники чистосердечно в своих преступлениях признаются: как на японцев с американцами работали, как народу нашему вредили, как товарища Сталина убить хотели. Расслабились мы, допустили, не разглядели вовремя. Наша вина.

— Но товарищ Ежов обещал очистить партию от скверны.

— У товарища Ежова случилось головокружение от успехов. И не у него одного. Вот Никита дополнительный список прислал: восемь тысяч имён под высшую меру просит. Всё мало ему, всё неймётся. Я ему в ответ «Никита Сергеевич, вы свободны, мы от тебя устали». Так не понимает, линию свою гнёт, пришлось ему по-простому сказать: «Уймись, дурак». Разве так можно? Люди с мест пишут, что много лишних честных работников мы забрали, а кого-то, напротив, проглядели. Нехорошо всё это. ГПУ — меч, но и щит, который защищать должен. Так Феликс учил, когда ВЧК создавал. А товарищ Ежов зазнался, выше партии себя поставил, в заблуждение руководство ввёл. Сколько лишних людей пострелял… Разобраться надо в работе органов.

Слушает Берия и не понимает, куда товарищ Сталин гнёт: или искренен он, или чего-то замышляет, о чём только он один знает.

— Думаю, ты сможешь, Лаврентий, разобраться с перегибами и дать верную оценку. Не должны мы во всяком человеке врага видеть, но и расслабляться не можем. Надо учиться отделять зёрна от плевел. Иди, Лаврентий, работай и лично мне докладывай о результатах.

Через пару недель лёг на стол товарища Берии список приговорённых, почитай, триста с лишним душ под высшую меру подвели. Читает он и мрачнеет: знакомые имена в том списке попадаются, всё больше грузинские, с иными людьми он встречался, с другими соседствовал, с третьими работал вместе, с четвёртыми дружбу водил, а кто-то выручил его в трудную минуту. И надобно ему на список резолюцию наложить, которая пуле в затылок равна. Понимает Лаврентий, что проверяют его, что после этого списка ходу назад ему не будет. Обрубили ему корни, не примет его Грузия, несмотря на былые заслуги.

— Сомневаешься, Лаврентий, считаешь, что ошибаются органы? — смотрит товарищ Сталин прищуром испытующе, отчеркивает ногтем в списке имена. — Может быть… Ежов много лишней крови допустил. Ты посмотри сам, разберись, я тебе верю. Невиновных отпусти, только чувствам своим не доверяй, враг может под любой личиной таиться, в самое сердце заползти. Дружба — это хорошо, это правильно, но допускать мягкотелость к истинным врагам народа мы не можем, не должны. Ты предашь — я тебе приговор вынесу, я предам — ты меня не жалей. Дело социализма выше личных симпатий. В трудное время мы живём, Лаврентий, враги на границах голову поднимают, не сегодня-завтра война… Не можем мы расслабляться, не можем сантименты допускать. Теперь врага пожалеем, завтра он нам в спину нож воткнёт. Иди, Лаврентий, суди-решай… под свою ответственность…

Листает товарищ Берия дела, где чистосердечные признания подшиты, показания свидетелей, разговоры разные нехорошие… Ну кто этих людей за язык тянул!.. Отпустить их теперь — значит самому голову в петлю сунуть. Они вновь чего-нибудь сболтнут и его за собой потянут. Нет, не может он… Зачем они на себя и на друзей своих показания давали, зачем топили друг друга на очных ставках? Такую паутину сплели, что не выпутаться. Может, было что? Дыма без огня не бывает, а может, и не было, теперь это не важно, они сами себе приговор вынесли. Помочь им — значит вместе с ними на скамью подсудимых сесть…

Пододвинул товарищ Берия список и единым росчерком поперёк страницы написал: «Согласен!», и подпись свою поставил.

* * *

Барыгу решили брать ночью. Все лихие люди предпочитают обделывать свои делишки в темноте, когда честные граждане в подушку сопят. Что грабители, что НКВД.

— Первыми пойдём мы с сынком, — распоряжался Крюк. — Остальные после. Твои, — махнул он на урок, — пасут улицы и проходные дворы, и если что, утаскивают за собой ментов.

— Мы ментов, а ты «рыжье» со «звёздочками»?

— Не дрейфь, куда мы денемся, когда все дырки твоими шестёрками запечатаны? И зачем бы нам вас с собой тащить, если кинуть хотели? Мы по-тихому войдём, закроем барыге сопло, чтобы фраер не запел, вы — следом. Шмонаем хату, срываем куш и линяем по-быстрому, пока кипеш не поднялся.

— А если хата на кукане, если ее менты пасут?

— Тогда, считай, вам фарт вышел, а нам труба и новый срок мотать. Всё, хватит баланду травить, если подписался — пошли, нет — мы сами барыгу оформим в лучшем виде и куш между собой раздербаним.

— Не пыли. Считай, мы в деле…

В четыре утра в дверь постучали. Очень уверенно и настойчиво.

— Открывайте!

И снова постучали. Сапогами.