Когда шатается трон

Тогда у него это получилось. А теперь? На кого он может опереться теперь? Как-то так вышло, что он остался один против всех. Рявкнет, а одолеть эту свору не сможет, подставившись под ответный удар. Пока все боятся предпринимать резкие шаги, кругами ходят, помнят Гражданскую войну и «большую чистку». Страшно новую кровь пускать, не зная, чем это может закончиться. И ему страшно: джинна из запечатанной бутылки выпустить легко, трудно обратно загнать. Раскрутившийся маховик тридцать седьмого еле остановили, еще бы немного, и он всех смёл, как тех французских робеспьеров, что чужие головы на гильотине без разбора рубить стали. По краешку прошли. Навсегда тот испуг запомнили и уцелевшие жертвы, и их палачи.

Нет, на открытое противостояние теперь никто не решится. И его, если до дела дойдёт, постараются убрать тихо. В лучшем случае объявят больным и недееспособным, отправят куда-нибудь лечиться, помещая в газетах бюллетени о состоянии его здоровья. Но более вероятно, что он скоропостижно скончается от какой-нибудь хвори. Не оставят его в живых из опасения, что он может обратиться напрямую к народу.

Но и ему теперь в драку бросаться не следует — одному против всех. Надо вначале продвинуть на должности своих людей, хорошенько подготовиться, а потом…

Хотя, может, это старость… В молодости, когда на эксы шёл, для партии деньги добывая, да и после, на Гражданской, ни черта не боялся. В тридцатых по Москве один ходил без охраны, в шинельке и шапке-ушанке, хотя были уже покушения. А теперь страшно. Ошибиться страшно. Умереть страшно прежде времени. Хочется на покой, чтобы тихо дожить свой век, уехать в Грузию, на родину, пить хорошее вино, произносить тосты с друзьями, которые еще живы. Грузины долго живут, может, еще лет десять, а то и двадцать ему судьба отпустит…

Так мыслит Иосиф Джугашвили. Но не так думает товарищ Сталин. Товарищ Сталин понимает, что тихой старости не будет — ослабит он вожжи, сшибут его и затопчут. Слишком он для всех опасен, слишком много знает и многим мозоли оттоптал. Вожак стаи не умирает от старости, он погибает в драке, в грызне… И тут уж кто кого…

* * *

На этот раз встреча была сумбурной и нервной — товарищ Берия то и дело куда-то выходил, хватался за телефон, что-то коротко кричал в трубку, ломал на принесённых конвертах сургучные печати, бегло пробегая текст, отбрасывал листки.

— Это что? — выговаривал он дежурному офицеру. — Это правительственная почта или любовная переписка? Почему сразу не доложили, не положили на стол?!

— Письма только утром пришли.

— Утром?.. А теперь два часа дня! Вы этот штамп видите? Вы читать умеете, я вас спрашиваю? Читайте!

— Срочно.

— Срочно, а не потом как-нибудь! Срочно — это значит немедленно, сей момент! Это как понос, когда ни минуты промедления. У вас был понос?

— Так точно, случалось.

— И вы до обеда ждали?

— Никак нет, я сразу…

— А почему письмо не сразу? Или вы считаете, что товарищ Берия занимается тут пустяками?

— Никак нет.

— Всё, ступайте. Вон ступайте!.. — Обернулся к замершему подле двери Петру Семёновичу. — Прибыл?

— Так точно.

— Что твои бойцы — готовы? — И, не ожидая ответа, приказал: — Считай, дождался. Сегодня ночью погрузишь бойцов в машины с полным боекомплектом.

— Всех?

— Всех до одного. Их еще и мало будет. Водители мои, они знают, куда ехать. На подходах к объекту выгрузишься, дальше пешим порядком, недалеко, километров пять. На месте тихо встанешь, как умрёшь, и будешь ждать дальнейших указаний.

— Кто указания даст?

— С тобой будут мои люди. Они в курсе. Слушаться их беспрекословно.

— Можно спросить?..

— Спросить можно, получить ответ — не обещаю. Ну?

— Цель операции? Мне надо подготовить бойцов.

— Цель простая. Если армейским языком, то выдвинуться на исходные, заткнуть все входы-выходы, дождаться сигнала и… Дальше по обстоятельствам. Работать как в боевых — до полной, поголовной ликвидации противника.

— А если…

— Никаких «если»! Пленных не брать! Мне и тебе тоже свидетели не нужны. Лично каждый труп проверишь. Своих подранков с собой не тащить, вопрос на месте решать. Если придётся бросить, то так, чтобы опознать невозможно было. Думаю, ты это умеешь. Руки и головы лично мне сдашь, чтобы они не потерялись. Или своей башкой ответишь.

— Еще вопрос. Кто?

Берия поморщился.

— Вообще-то ты должен был узнать об этом на месте. Но с другой стороны… Тут ты прав, лучше заранее знать, чтобы в штаны со страху не наложить. — Товарищ Берия бросил на стол фотографию. — Третий слева.

— Так это же…

— Да. Жуков. Он самый. Только теперь не верный соратник, а предатель и душегуб, который против товарища Сталина заговор учинил. Да не он один. Только остальные всё больше языком, как помелом, метут, а за этим армия стоит. И если мы теперь его малой кровью не остановим, то завтра придётся в Москве полномасштабные военные действия вести уже против танковых колонн.

— Но ведь Жуков, он же… войну…