Когда разливается Акселян

Тимер подошел к берегу Акселяна. С реки подул свежий ветер. Тимер облегченно вдохнул его полной грудью, быстро разделся и вошел в воду. Словно соскучившись по нему, родная река осторожно приняла его в свои ласковые прохладные объятия. Он нырял снова и снова, забыв все на свете. Лишь туманное, но дорогое детство виделось его глазам, лишь ласку реки ощущало его потное тело… Нет ничего приятнее купания в реке. Однажды он признался Нине: «Люблю я воду! Наверное, и смерть моя случится от воды». «Глупый ты, — смеялась Нина, плескаясь в воде. — От того, что любишь, смерти не бывает!» — и густо намазала его спину холодным колючим илом.

Ах, как приятно в реке!.. Тимер снова нырнул, а вынырнув, увидел запряженного в тарантас широкогрудого коня, медленно спускавшегося к броду. В тарантасе сидели мужчина с женщиной. Грязные капли воды забрызгали разбросанную на берегу одежду Тимера.

— Чтоб ты… — он крепко выругался, но голоса его из-за плеска воды и шума колес никто не услышал.

Мужчина в тарантасе, пристально вглядываясь, пытался узнать человека, стоявшего по грудь в воде.

Вспомнив о матери, Тимер заторопился, вышел из воды и, одевшись, зашагал домой. К дому их можно пройти и улицей и околицей. Околицей даже ближе. Ею Тимер и направился.

Родной дом… Разве таким представлял его Тимер! Весь покрыт лебедой, ковылем и лопухом. Дверь, сорвавшись с верхней петли, висит косо и еле-еле. Сразу видно, нет в доме хозяина. Ветер грустно шелестит гнилой соломой на крыше. И шелест этот показался ему беспомощным предсмертным шепотом старой матери. Ветер усилился, завыл… Ох, какая горестная картина! Не выдержав ее, Тимер вбежал в дом. Обхватив голову, он замер посреди комнаты.

Печь была разрушена, окна выбиты, по избе ходуном ходил разбойный ветер. Часть досок от пола и нар исчезла. Полное разрушение и заброшенность. Нет тепла в родном доме. У Тимера пересохло в горле. Из-под вымазанных сажей кирпичей, которыми сложена была когда-то печь, внезапно застрекотал сверчок. Тимер застонал. Он, наверное, стрекотал и тогда, когда умирала его бедная мать. Тимеру захотелось упасть на пол и рыдать навзрыд. Вместе с матерью ушла жизнь из этого дома. Едва сдерживая слезы, он выбежал из темного и холодного дома на улицу.

Уже наступила ночь. Тимер прислонился к одинокому столбу, оставшемуся от бывших ворот. Перед ним едва проглядывалась деревенская улица, застроенная небольшими домиками.

Где-то за околицей грохотала старая веялка. Неожиданно тишину ночи разорвали заливистые звуки гармошки. Охрипшие мужские голоса затянули нестройную песню.

Пение приближалось. Уже слышались тяжелые шаги. Из темноты вынырнуло четверо парней. Они шагали неуверенно, вразвалку.

«Небось первые парни в деревне!» — с иронией подумал Тимер и вышел им навстречу.

— А ну дай дорогу! Кто стоит на нашем пути? — Парни остановились. — Ты что, нас подстерегаешь?

От парней, еле стоявших на ногах, сильно разило водкой.

Тимер, отстранившись, брезгливо поморщился.

— Удрать от нас хочешь, трус? А ну, мальчики, огрейте его разок!

Вперед, часто икая, вышел невысокого роста толстячок с распахнутой на груди рубахой.

— Не имеешь пр-ра-а-ва!.. — выдавил он.

— Что вы, товарищи, никто к вам и не привязывается!

— Какие мы тебе товарищи? Мы что, вместе девок с тобой крали, вместе склады чистили?..

— Если товарищем назвался, то держи! — хрипло сказал другой парень и попытался засунуть в рот Тимеру горлышко пол-литры с водкой. — Пей до дна!

Тимер оттолкнул его, бутылка упала на землю и разбилась.

— Ах ты!.. — парни угрожающе начали окружать его. — Комсомолец, наверное! Ну-ка, проучим его, как и их секретаря.

— Не надо, бросьте его! — неуверенно сказал кто-то.

Но его не слушали…

Тимер чуть отступил, засунул руку в карман и… изумленные «смельчаки» вдруг увидели направленный на них блестящий револьвер. Его вручили Тимеру друзья-железнодорожники.

— Вах!.. — только и выдохнули они и тут же скрылись в темноте, гремя сапогами по каменистой дороге.

Тимер мысленно отругал себя за горячность. «Дурак, не успел появиться в деревне, как сразу нелепые «знакомства»! Нехорошо. Эти, наверное, и в колхозе-то не состоят…»

Кто-то тронул его за рукав.

За кем ты пошел, Шакир? — сказал негромкий голос. — А еще комсомолец, идем домой!

Тимер резко обернулся и увидел рядом с собой высокого худощавого парня.

— Во-первых, я не Шакир, — четко ответил он. — А во-вторых, кто ты сам такой?

Парень, увидев незнакомого, удивленно расширил глаза.

— Я секретарь комсомольской ячейки этой деревни Шараф Иртубяков, — наконец произнес он. — А ты из другой деревни?

— Я Тимер Янсаров, из вашей же деревни.

— Вот не узнал! — воскликнул Шараф. — Ты, видно, только что вернулся? Очень хорошо. А эти — наши местные «петухи». Плохие ребята, а тут еще с ними наш комсомолец связался.

— Вижу, не ахти твои дела, Шараф.

Стало почему-то тихо. Тимер прислушался и понял, что остановилась грохочущая веялка. Лишь на окраине еще пиликала гармонь.

Они долго сидели с Шарафом на бревнах и разговаривали.