Кристоф проигнорировал ее вопросы и сказал:
– Садись, Алана. Ешь свой суп, пока не остыл.
– Боже, вы обращаетесь со мной как с ребенком! – укоризненно воскликнула она.
– Сколько тебе лет?
– Вы прекрасно знаете, что в этом году мне исполнилось восемнадцать. Я достаточно взрослая, чтобы выйти замуж, достаточно взрослая, чтобы рожать детей, и достаточно взрослая, чтобы решить, где мое законное место. Оно здесь.
– Мне казалось, ты говорила, что не хочешь здесь оставаться, – напомнил он с улыбкой.
Устав от его вопросов и попыток извратить смысл ее слов, она вздохнула, проследовала к столу и уселась напротив Кристофа. Затем потянулась за тарелкой, стоящей перед ним, и взяла ее себе.
– Если бы мне удалось повидаться с отцом для короткого разговора, я бы убедила его, что такая жизнь не для меня. Паппи считает, что я должна оставаться здесь. Я так не думаю.
– Я не против вернуться к разговору о твоем Паппи. Мне хотелось бы узнать о нем побольше и услышать его настоящее имя. Кроме того, пора выяснить, какое участие в ваших планах принимают мальчишка и кучер.
Ее подбородок выдвинулся вперед.
– Вряд ли я стану что-то объяснять, пока вы не ответите на мои вопросы.
Он мог бы настоять на своем. Алана удивилась, что после всех запугиваний он не сделал этого. Вместо этого он снисходительно произнес:
– Ешь, а потом, возможно, я кое-что и объясню.
Не будь она так голодна, ни за что бы не взялась за ложку. Но прежде чем зачерпнуть суп, девушка наклонилась и поменяла их тарелки местами. Кристоф засмеялся. Ей было все равно.
По крайней мере, он не стал морить ее голодом, чтобы выпытать признания. Вскоре Борис принес два больших, пышных мясных пирога. Алана не смогла определить, что за мясо было внутри – с незнакомым запахом, обильно сдобренное специями.
– Козлятина? – предположила она.
– Ты ела ее раньше?
– Нет, но мне говорили, что разведение коз – одно из самых доходных занятий в вашей стране. Но ведь это не единственный способ производства мяса, верно?
– Так было несколько веков назад, но теперь все изменилось. Как же мне тебя называть? Под каким именем ты росла?
– Думаю, Паппи не стал бы придумывать мне другое имя. Я всегда была Аланой.
Она несколько раз откусила от восхитительного пирога, надеясь, что это поможет ей избавиться от стыдливого румянца. Он только задал вопрос, а она брякнула, не подумав. Впредь нужно быть осторожней.
Вино к столу не подавали – ни ему, ни ей. Таков здешний обычай? Или же было соответствующее распоряжение на сегодняшний вечер? Неужели он боится, что единственный бокал затуманит его разум? Не будь Алана так расстроена его поведением, она бы могла пошутить по этому поводу.
– Вы испытываете мое терпение? – спросила она, когда пауза затянулась.
– Вовсе нет. Просто стараюсь не испортить тебе аппетит.
Ей не понравилось, как это прозвучало, и она отложила вилку.
– Как сделали это только что?
Он рассмеялся:
– Ты достойный противник, но это не значит, что ты мне враг. Я попытаюсь быть объективным и беспристрастным. Но твое напряжение очевидно, и это не способствует нашей дискуссии. Могу я кое-что предложить?
О боже, его глаза опять чувственно заблестели, а на губах появилась мягкая улыбка. Алана решила не спрашивать, каким образом он собирается снять ее напряжение.
– Что? – услышала она собственный голос.
– Если бы мы отправились в мою спальню и провели некоторое время в постели, тогда…
– Даже слышать этого не хочу! – воскликнула она.
Он пожал плечами, но тут же широко улыбнулся:
– Уверена, Алана?
Что он делает? Использует уловки обольстителя, чтобы заставить сознаться в том, что
Она покраснела, вспомнив их поцелуй, так что следующее замечание далось ей нелегко, хотя и было необходимым:
– То, что случилось между нами, было ошибкой. Пожалуйста, впредь не упоминайте об этом.
– Тебе понравилось быть в моих объятиях.
– Ничего подобного!
– Врешь. – Он хохотнул. – Где же твоя хваленая искренность, а?
Ее румянец сделался ярче, но, задетая за живое, она не смогла скрыть истинные мысли.
– Проявления моей женской натуры не имеют никакого значения для нашей дискуссии.
Он лишь усмехнулся, но страсть в его глазах была столь пылкой, что было недалеко до пожара. Алана поспешно уставилась в стол.
– Кроме того, – пробормотала она, – когда я сюда пришла, я была вовсе не напряжена, а рассержена. Большая разница.
– Страх прошел, уступив место злости? Не вообразила ли ты, что перестала быть заключенной только потому, что я делю с тобой ужин?
Страх, упомянутый капитаном, мог бы вернуться, если бы Алана не услышала его вздох. Она отвела глаза, а он несколько минут хранил молчание.
– Итак, на какой твой вопрос я не ответил? – спросил он наконец.