Когда правит страсть

Фактически, если бы не зарешеченная дверь, помещение могло бы считаться комнатой. Оно было просторнее, чем другие камеры, мимо которых проходила Алана, и казалось довольно комфортным – по всей вероятности, предназначалось для знатных или важных узников. Кровать узкая, без постельного белья, но с мягким матрацем – Алана проверила. На полу лежал овальный ковер, там стоял квадратный, похожий на пьедестал, стол и тот ненавистный стул, который она оставила стоять там, куда водрузил его капитан, позже усадив туда Алану.

Борис терпеливо ждал ответа на его реплику. Он был молод, выбрит так же чисто, как его хозяин, с длинноватыми каштановыми волосами. Его бледно-голубые глаза светились умом.

– Ничего другого я от варвара не ожидала, – отрезала она.

– На вашем месте я бы не говорил ему этого.

– Почему нет? Он слеп и глуп и не может отличить правду ото лжи, хоть кол ему на голове теши.

Борис рассмеялся и оставил ее одну. Теперь, полностью одетой, ей удалось немного согреться, непрестанно меряя шагами свою темницу. Поначалу она радовалась теплу, исходящему от жаровни, но это длилось недолго.

Комната быстро нагревалась. Алана закатала рукава. Затем немного ослабила корсет платья. Сняла ботинки, чулки и даже накрахмаленные нижние юбки. И все равно ей было невыносимо жарко. Когда до нее дошло, что это было устроено умышленно, с целью добиться от нее признания вины, ее гнев стал стремительно расти вместе с жарой.

Она радовалась этому гневу. Его можно было контролировать. Паппи научил ее управлять эмоциями. Как прекрасно она держалась во время возмутительного допроса! Бекер даже не увидел ее гнева, настолько хорошо его скрывала Алана. Но эта жара ее просто добивала.

Алана стала подумывать о том, чтобы позвать Бориса. Однако зачем тому приходить, если он нарочно устроил в камере парилку, в чем можно было не сомневаться. Никто, находясь в здравом уме, не раскалил бы жаровню до такой степени по ошибке. Алане пришло в голову, что нужно попытаться опрокинуть ширму, но та находилась за пределами досягаемости и можно было обжечься, дотягиваясь до нее. Пришлось просто отступить вглубь камеры, насколько это было возможно, повернуться к жару спиной и воспользоваться нижней юбкой для того, чтобы вытирать испарину с лица и шеи.

К несчастью, жара вскоре измотала Алану, растопив ее гнев. Она улеглась на кровать, и постепенно пот на ее щеках смешался со слезами. Каким бы страшным ни казался ей капитан, еще больше она боялась, что он вообще не придет и не выпустит ее из камеры. Но еще через некоторое время у Аланы не осталось сил даже для того, чтобы жалеть себя. Она понимала, что становится удручающе безвольной, но не находила в себе решимости противостоять этому.

Она почти уснула, когда услышала в полузабытьи приближающиеся тяжелые, по-военному четкие шаги и звук открывающейся двери тюремного блока. Алана попробовала сесть, но не смогла и оставила попытки. Она совсем упала духом и была мокрой от пота. Алана не открыла глаза, а лишь слегка приподняла веки, чтобы убедиться, что это капитан. Да, это был он, кажущийся еще более огромным и грозным, потому что явился сюда в длинной бесформенной шинели.

Алана видела, как он остановился возле жаровни, потом выругался, опрокинул ширму на пол и оттолкнул ногой жаровню подальше от камеры. Проделав это, он посмотрел на свою пленницу и со свистом втянул воздух сквозь стиснутые зубы.

Последовавший за этим поток ругательств был столь витиеватым, что Алана не уловила и половины. А также не залилась стыдливым румянцем, поскольку ее лицо и без того было красным от жары. Она поняла, что пора собраться с силами. Капитан уже открывал дверь, чтобы войти в камеру. Но она все еще была слишком вялой, чтобы отреагировать.

Он подхватил ее на руки и вынес оттуда. Это обеспокоило ее настолько, что она обрела дар речи, прошептав:

– Поставьте меня.

– Я отнесу тебя охладиться.

– Значит, вы не собирались растопить меня?

– Не таким же образом!

Вспомнив его реплику о том, что она тает в его объятиях, как масло, Алана сообразила, что он имеет в виду не жаровню. Но прохладный ветерок, обдувавший Алану, пока капитан быстро нес ее по проходу, не вывел ее из ступора. Это сделал снег снаружи, заставивший ее открыть глаза. Он вынес ее во двор, к своему жилищу. В темноте беззвучно валил снег. На Алане он таял мгновенно, не задерживаясь на ее разогретой одежде. Но вскоре это грозило смениться ознобом из-за холода на дворе.

– Хотите застудить меня до смерти? – пролепетала она.

Он фыркнул:

– Будь это настоящая зима, то я бы подыскал сугроб побольше, чтобы бросить тебя туда. Прекрасный способ охладиться.

– Никаких сугробов тут нет. И поставьте меня наконец.

– Босиком на снег?