Когда правит страсть

С четвертой самозванкой Кристоф имел дело два года назад. Это было почти комично. Она утверждала, что ей шестнадцать, что соответствовало возрасту принцессы, однако с виду ей было лет двадцать. Не успел Кристоф начать допрос, как она разразилась слезами. Увидев ее в таком смятении чувств, он отпустил ее, чтобы дать ей возможность успокоиться и отказаться от своих глупых претензий, однако направил сыщиков незаметно следить за самозванкой. Она моментально проглотила наживку.

Следы привели к одной нянечке, которая много лет назад не получила работы по уходу за настоящей принцессой. Будучи весьма преклонного возраста, она утверждала, что до сих пор кормит собственного ребенка, хотя не составило труда выяснить, что ее малышка давно мертва, и, возможно, это помутило разум несостоявшейся кормилицы. После того как стало известно о похищении во дворце, люди слышали, как она похвалялась, что могла бы защитить принцессу и вырастить ее подобающим образом. В доказательство этого она украла девочку где-то в пригороде и стала растить ее, воображая, что это и есть принцесса.

Но детство у девочки было тяжелым. Старуха избивала ее всякий раз, когда она спрашивала, почему ее растят в такой нищете, раз она принцесса. У бедняжки не хватило мужества выдержать роль самозванки до конца. Но, по крайней мере, она не была частью заговора против Стиндалов.

Но самозванка, появившаяся во дворце сегодня, была персоной совсем иного рода. Прежние были либо детьми, либо дурочками. Эта была не такой. Хотя Кристоф постарался запугать ее как следует, этого оказалось явно недостаточно, чтобы добиться от нее признания, и это нужно иметь в виду. Как насчет обольщения? Непростая задача для человека, который всегда был откровенен с женщинами. Правда, он был бы совсем не против затащить ее в постель, да еще с позволения короля. Интересно будет посмотреть, как она отреагирует на смену тактики…

Глава семнадцатая

«Если в Лубинии так относятся к вернувшимся дочерям, то можно примерно представить себе, как поступают здесь с врагами». Алане захотелось стать принцессой хотя бы для того, чтобы поставить Кристофа Бекера на место.

Она и раньше недолюбливала эту страну, а теперь и вовсе возненавидела ее. Если бы на кону не стояли человеческие жизни, девушка отказалась бы от своих притязаний быстрее, чем капитан и его гвардейцы успели бы глазом моргнуть! Ограниченный, примитивный невежа, как осмелился он вести себя так с Аланой, которая не сделала ничего плохого? Вероятно, ей следовало добровольно сдать оружие раньше – до того, как он сам его нашел. Это выглядело скверно. Но капитан так ее ошеломил, что она даже не подумала о последствиях!

Алана выросла, ни разу не испытав такого страха, как сегодня. Паппи научил ее справляться с опасными ситуациями, но не с этим прежде неведомым чувством. Естественное негодование Аланы по поводу обращения с ней, смешанное со страхом, породили ощущение кошмара, от которого болезненно сжималась грудь.

Она подозревала: капитан намеренно запугивает ее с целью заставить говорить то, что ему хочется слышать, а не правду. Господи, ни в коем случае нельзя сдаваться! От ее непоколебимой выдержки зависят жизни людей. Она должна собраться с духом. Нужно вызвать в себе более сильное чувство, чтобы подавить страх. Сообразив, что это может быть злость, Алана уставилась на железные прутья тюремной двери. Она заметила, что прутья расположены не слишком близко друг от друга. Мужчине между ними не протиснуться, но ей, возможно, удастся.

Увы, слуга Борис явился раньше, чем Алана успела проверить свое предположение.

– Вы ведь не собираетесь пристрелить меня? – шутливо крикнул он из-за двери.

Это был глупый вопрос. Он не мог не знать, что у нее уже нет оружия, поэтому она не снизошла до ответа.

Усмехаясь, он подошел ближе и установил на пол камеры маленькую, уже зажженную лампу, просунув ее сквозь решетку. Сейчас это было как нельзя кстати, потому что с наступлением ночи свет больше не проникал в высокие окна коридора. Единственным освещением камеры служили отблески свечей у входной двери.

Потом Алана услышала, как Борис кряхтит, подтаскивая к решетке большую, тяжелую жаровню, которая была установлена у двери камеры. Растопив ее, он развернул вокруг хитроумную ширму, благодаря которой тепло направлялось в темницу Аланы.

– Если бы вы не рассердили капитана так сильно, он бы не запирал вас здесь, – сказал ей слуга, – и позволил бы установить жаровню прямо в вашей комнате.

«Это камера, а не комната!» – хотелось ей крикнуть, но она прикусила язык.