Когда отступит тьма

И Кейт Уайетт... Дядя Кейт, как он требовал называть себя... Он был еще хуже. Даже не притворялся, будто любит их.

Она знала только одну настоящую любовь — отцовскую, но отца унесла смерть. Смерть, ставшая концом любви, концом надежды. Смерть, которая скоро заключит ее в свои холодные объятия.

Какая-то взрывная смесь чувств — страха и ярости — пронизала ее тело, и внезапно Эрика стала извиваться на столе, натягивать ремни в яростном отчаянии, сознавая лишь, что не хочет умирать здесь, в этой сырой темноте, не хочет, не хочет.

Запястья ее бешено вертелись, силясь высвободиться, ноги сгибались, и левая ступня слегка скользнула в сапоге.

Эрика замерла, тяжело дыша.

Ступня скользнула. Да, несомненно.

Но как это могло быть? Ведь икра привязана?

Несколько секунд Эрика неподвижно лежала, страшась пошевелиться, спугнуть какую-то предоставившуюся возможность.

Потом очень медленно изогнула спину, приподняла плечи и уставилась на левую ступню в резком свете керосиновой лампы.

— О, — прошептала она. И с шепотом появилась улыбка, вялая, неуверенная, первая за много часов.

Ее. Роберт допустил оплошность. Очень легкую, пустячную, но все же оплошность.

Привязывая ноги, он обернул ремень вокруг правой икры, прижав ее к столу. Но другой ремень наскоро обмотал вокруг верхней части голенища и затянул узлом.

У левой ступни была какая-то свобода движения в сапоге. Небольшая; сапог плотно облегал ногу, и ремень крепко его сдавливал.

И все-таки Эрика думала, что сможет высвободить ногу.

А если и высвободит? Что даст эта крохотная мера свободы? Эрика не представляла. Знала только, что какой-то успех лучше, чем никакого. Если до возвращения Роберта она сможет высвободить только ногу, пусть будет так. Добьется хотя бы этого. Не погибнет без борьбы.

Эрика долго трудилась над этой задачей, вертя ногой, сгибая колено, медленно таща ступню вверх. Ей мешал носок. Шерстяной, довольной толстый, поэтому он морщился на пальцах и лодыжке, образуя комок, мешавший движению.

Наконец она вытащила ногу из сапога и расслабилась, переводя дыхание.

Она добилась своего.

Что дальше?

Эрика оглядела стол, ее по-прежнему удерживали три ремня. Потом окинула взглядом зал, гладкий известняковый пол, высокий потолок и керосиновую лампу на каменном пьедестале.

В голову ей пришла безумная мысль. Лампа.

Она отвергла эту идею. Слишком рискованно. Безрассудно.

Эрика нерешительно обратила внимание к ремням на запястьях. Повертела предплечьями, абсурдно надеясь, что ремни чудесным образом ослабнут, но, разумеется, ничего подобного не произошло.

Она поймала себя на том, что снова смотрит на лампу.

Да, идея безумная. Но возможно, это единственная ее надежда.

Лампа была одной из тех, что они с Робертом принесли из сарая. Видимо, изготовленной в начале века. Стеклянный корпус представлял собой резервуар с керосином, фитиль подводил горючую жидкость к горелке.

Если она дотянется левой ногой до лампы, сбросит ее на пол, то стекло разобьется, керосин выльется и запылает.

— И стол вспыхнет, — заключила шепотом Эрика, — а ты сгоришь заживо.

Да. Такое вполне возможно.

Однако...

Ремни прибиты к нижней стороне стола. И огонь, пылая прямо под ней, может прожечь их, ослабить настолько, что она сможет высвободиться.

Или ремни уцелеют, а она будет жариться заживо или задыхаться от дыма.

— Забудь об этом, — резко сказала она. — Придумай что-нибудь другое.

Должен существовать еще какой-то способ. Менее опасный, менее непредсказуемый.

Однако никакого другого плана на ум не приходило.

Эрика усомнилась, что стол загорится. Будет тлеть, и все. А дым... так, может, в лампе не столько керосина, чтобы задохнуться в его дыму.

— Нет, — сказала она. — Ничего не выйдет.

Но тем не менее вытянула ногу для пробы и легонько коснулась лампы.

Она достанет до нее. Нужно только согнуть пальцы у основания корпуса и дернуть на себя...

С колотящимся сердцем Эрика отвела ногу и лежала неподвижно в страхе от одержимости этим самоубийственным планом.

Должна существовать какая-то менее опасная альтернатива. Она пока не может додуматься до нее, но додумается. Нужно время.

Но времени явно остается немного. Сколько она проспала? Уже, видимо, наступила ночь. Роберт может вернуться с минуты на минуту. И тогда...

Взмах ножа, рассекающий сонную артерию, и она будет истекать до смерти кровью на жертвенном столе, как персонаж из мифа или как Шерри Уилкотт, прибитая обескровленной, голой к берегу Барроу-Крик.

Подробности вскрытия были скрыты от прессы, в «Реджистере» сообщалось только, что орудием убийства служил нож. Но Бен Коннор откровенно рассказал ей об этом деле. Сказал о четкой, широкой ране на горле, полукруглом разрезе, рассекшем нежную плоть девушки от уха до уха.