Когда отступит тьма

— Они были забрызганы кровью. Значит, находились в гуще событий. Когда я нашел их, забившихся в стенной шкаф на втором этаже, то подумал, вынесут ли они это. Вырастут нормальными или...

— Эрика все-таки вынесла, — сказал Коннор. — А брат ее — нет. Это его погубило. Свело с ума.

— Это... и, может быть, еще кое-что.

— Что же?

— Можно только догадываться, что он и его сестра услышали в тот вечер. Что узнали о Кейте с Ленорой и об их тайне. Эта мысль не дает мне покоя после нашего визита в лачугу. Его разглагольствования, религиозная заумь, которую он нес. Представляете, как они могут быть связаны с той историей?

Коннор не представлял.

— Скажите.

— Богиню, на которой так помешан, он, насколько я помню, сравнивал с паучихой, убивающей своего самца. Говорил, что она воплощение женского принципа, подлинного могущества в мире, универсальной утробы. И каким именем называл ее?

— Мать... — прошептал Коннор.

Элдер кивнул.

— Психиатр мог бы сделать из этого какой-то вывод, вам не кажется? По-моему...

Свет фар на боковой дороге. Сворачивающая на шоссе машина.

Коннор инстинктивно свернул к ней, поймал ее в свет своих фар — «хонда», несущаяся с большой скоростью.

Он передвинул рычажок на приборной доске, и на крыше его машины завыла сирена.

Глава 18

Сапоги ее топали по известняковому полу, дыхание с присвистом вырывалось изо рта, свет лампы заплясал, словно блуждающий огонек, когда она пошатнулась, едва не упала и побежала дальше.

Ей нужно было замедлить движение, но она не могла.

В ушибленном колене вновь пульсировала боль. Из темноты возникла затянутая пленкой лужа. Эрика прошлепала по ней, забрызгав холодной грязью джинсы. В ноздри ей ударил зловонный запах гнили, и она вновь подумала о мистере Фернелле в том склепе.

Эрика побежала быстрее, не думая о риске.

Низкий сталактит задел ее волосы, когда она, тяжело дыша, пригибалась. Лампа ходила ходуном, разбрасывая по стенам расплывчатые хвосты комет. Она даже не представляла, где находится. Может быть, пропустила выход, может, не заметила последней стрелы, нарисованной губной помадой. Может, обрекла себя бежать и бежать, покуда не кончится керосин, и она навеки останется во тьме.

«Прекрати!»

Эрика, дрожа, остановилась. Нагнулась, чувствуя подступающую тошноту. В глубине горла раздался сухой, скребущий звук. Она думала, что ее вырвет.

Замуровал заживо. Роберт замуровал его заживо.

У нее возникло желание снова бежать сломя голову. Она с трудом подавила его.

Мистер Фернелл мертв. Уже много лет. От него остались только кости, блестящие часы и клочья изгрызенной летучими мышами одежды, которые она увидела.

Бежать от него нет смысла. Он не представляет собой угрозы никому.

— Как он мог? — прошептала Эрика. — Роберт... как ты мог?

Но ответ она знала. Роберт ненавидел мистера Фернелла, ненавидел с детства. Мистер Фернелл отправил Роберта в мэрилендскую школу, где ребята бесконечно изводили его за ненормальную робость, беспомощность раненого животного, отвращение ко всякому насилию.

Годы отверженности заронили в его душу семя безумия, и в конце концов оно дало плоды.

Она подумала, что Роберт имел полное право ненавидеть их сурового, непреклонного опекуна. Но убивать его — притом так жестоко...

Эрика представила себе мистера Фернелла, одного в своей гробнице, колотящего по каменной стене, пока не содрал руки в кровь, кричащего, пока не сорвал голос. Затем спазмы голода, муки жажды. Отчаяние, скрутившее его в зародышевую позу, дрожь, как у избитой собаки.

Навещал ли его Роберт? Дразнил обещаниями воды и пищи? Может, в самом деле приносил еду, чтобы продлить страдания.

Сколько прожил там мистер Фернелл? Сколько дней или даже недель?

Это еще хуже, чем он поступил с Шерри. Ее смерть была быстрой. Удар ножом, и ее не стало, а мистер Фернелл изнемогал в ужасе и жажде, в одиночестве и страдании...

Но Роберт тоже познал одиночество, страдание, ужас. Жаждал дружбы и любви. Должно быть, он считал заключение мистера Фернелла надлежащим возмездием.

А разве она сама в какой-то мере не... не...

Эрика отогнала эту мысль, но та вернулась снова.

Разве она не нашла тоже это заключение надлежащим?

— Я тоже ненавидела его, — негромко произнесла Эрика.

Но она не желала ему смерти. Ой ли? Ладно, может быть, и желала, но то была детская злость, не серьезное намерение — и теперь в ее существе нет ни одной частицы, включая и ту, в которой сохранилась страдающая девочка, ни единой частицы, которая была бы... довольна.

Разумеется, нет.

Несколько успокоясь, Эрика подняла голову и огляделась. Все-таки вряд ли она прошла мимо выхода. Эта часть коридора кажется знакомой. Должно быть, она близко к той расселине, которая ведет к лазу. Близко к избавлению и свободе.

Она пошла, дыхание ее стало глубже и размереннее, лампа освещала ей путь.

Ей вспомнился тот день в Риме, когда она узнала, что мистер Фернелл исчез, оставив записку, которую сочли предсмертной. «Пожалуйста, простите меня за то, что я сделал...»

Когда выяснилось присвоение денег, все решили, что он просил прощения за нарушение доверия клиентов. Но так ли это было?