Когда опускается ночь

Неожиданно подвернулся тот самый случай, на который он уповал. Барон оставил сестер в нормандском замке на попечении пожилого дальнего родственника и поначалу отплыл в Вест-Индию, затем его странствия продолжились на южноамериканском континенте, где он занялся добычей полезных ископаемых в очень больших масштабах. И вот недавно барон вернулся во Францию после пятнадцатилетнего отсутствия (в конце которого до Нормандии дошли ложные известия о его смерти), теперь уже став владельцем солидного независимого состояния, которое намеревался пустить на расширение родовых владений и на то, чтобы обеспечить сестрам (которые, подобно ему, остались одинокими) все роскоши и радости, какие только может дать богатство. Вольный дух барона и его искренняя забота о фамильной чести и счастье оставшихся родственников стали предметом всеобщего восхищения в высших слоях парижского общества. Его ожидали в столице со дня на день, и все, естественно, предполагали, что ему окажут самый теплый, самый блистательный прием, ведь иначе и быть не могло.

Уэлвины выслушали его историю с немалым интересом. Особенно увлеклась ею Розамунда, особа весьма романтичная, и, когда они вернулись в гостиницу, она прямо заявила отцу и сестре, что ей не меньше парижан любопытно посмотреть на щедрого барона, любителя приключений. Вскоре ее желание исполнилось. Франваль приехал в Париж в должный срок, был представлен семейству Уэлвин, постоянно встречался с ним в обществе, не произвел ни малейшего благоприятного впечатления на Иду, однако с самого начала стяжал благосклонность Розамунды и встретил столь горячее одобрение ее отца, что, стоило ему вскользь упомянуть о намерении весной наступающего года посетить Англию, получил сердечное приглашение провести сезон охоты в Гленвит-Грейндж.

Я вернулся из Германии примерно тогда же, когда Уэлвины — из Парижа, и сразу принялся укреплять по-соседски приятельские отношения с их семейством. Я был очень привязан к Иде, вероятно, привязан сильнее, чем сейчас позволит мне признать мое тщеславие… но это не важно. Гораздо важнее рассказать вам, что мистер Уэлвин и Розамунда с пылом изложили мне всю историю барона, что сам он приехал в Грейндж в назначенное время, что я был ему представлен — и что на меня он произвел такое же неприятное впечатление, как и на Иду.

В чем было дело, непонятно, — я и сам не знал, почему он мне не нравится, хотя на основании собственного опыта легко мог объяснить, как ему удалось завоевать расположение и симпатию Розамунды и ее отца. Барон был, безусловно, красавец — то есть у него были правильные черты; он обладал обезоруживающей мягкостью манер и галантной уважительностью в обращении с женщинами; к тому же он замечательно пел — мне редко доводилось слышать столь сладкий тенор. Всех этих качеств хватило бы с лихвой, чтобы завоевать любую девушку склада Розамунды, поэтому мне не пришлось задумываться, почему он стал ее любимцем.

Что же касается отца, барон не мог не стяжать его восхищения и уважения на охоте, поскольку оказался страстным охотником и прекрасным наездником, — и вдобавок у него были некоторые мелкие личные особенности, благодаря которым он как нельзя лучше подходил на роль друга для хозяина дома. У мистера Уэлвина был полный набор нелепейших предрассудков, свойственных большинству глуповатых англичан, особенно по отношению к иностранцам в целом. Несмотря на поездку в Париж, он по-прежнему придерживался вульгарных представлений о французах, причем считал эти представления своими, — и сохранил их и во Франции, и по возвращении домой. А барон был во всем полной противоположностью «мусью» из английских песенок, пьес и сатир, и именно это несходство и вызвало у мистера Уэлвина жаркий интерес к нему с первого взгляда и заставило пригласить барона в дом. Франваль замечательно говорил по-английски, не носил ни бороды, ни усов, ни бакенбард, стригся до того коротко, что это было ему, пожалуй, не к лицу, одевался с безупречным вкусом, донельзя просто и скромно, мало говорил в обществе, а если и говорил, то на удивление взвешенно и точно, и в довершение всего вложил бо́льшую часть приобретенных капиталов в английские ценные бумаги. По мнению мистера Уэлвина, такой человек был просто чудом среди французов, и он восхищался бароном и превозносил его соответственно.