…Автомобиль плыл сквозь густой туман – даже не молочный, а серый, тёмный, и не понять было, кому здесь отведена роль призраков: нам, затихшим в повлажневшем, душном салоне, или прохожим, почти невидимым за белёсой хмарью.
– Эллис, наверное, к обеду придёт, – сказала вдруг Мадлен, и на скулах у неё проступил румянец. – Ну, рассказать о том, что он поймал ту Гадюку. Леди Виржиния, может, сделаем ему пирог? Эллис ведь всё время поесть забывает, прибежит в кофейню голодный…
Не знаю, отчего, но после её слов меня точно замогильным холодом пробрало.
– Ко… конечно… – и голос внезапно сел.
– Конечно, испечём пирог, отчего не испечь-то? – ответил Лайзо громко, залихватски, напоказ грубовато, и от сердца чуть отлегло. В салоне словно бы стало свежее, и запахло вербеной. – И пирог сделаем, и бульон – Эллис-то всегда прожорлив был, а как разволнуется – так и вовсе в бездонную бочку превращается. Верней, топку – сколько ни кидай, всё сгорит.
– И то правильно, – улыбнулась я. – Хорошая мысль. Непременно дам указания мистеру Мирею, когда приедем в «Старое гнездо». В конце концов, надо ведь заняться делом, а то погода что-то слишком уж навевает хандру.
– И немудрено: гляньте-ка, какой туман нынче: и дурит, и с толку сбивает, – согласился Лайзо и повернул руль; автомобиль, ворча, выехал на более широкую дорогу, где прохожие уже не выглядели бездушными призраками, а звуки не поглощала седая хмарь, затянувшая окрестности. – Есть поверье, что туман – саван для земли, а потому мёртвые получают в такое время особую силу.
Сказал – и скосил взгляд в зеркало, точно подначивая: ну же, что ответишь? Испугаешься?
Разумеется, во мне тут же взыграла кровь Валтеров.
– Поверье? Как вульгарно. Я отнюдь не суеверна, стоило бы это уже запомнить, – откликнулась я, самой себе интонациями напоминая Клэра. – И к тому же мёртвые все разные, подобно живым. Не каждый человек стремится навредить другому, чаще наоборот… если с живыми так, отчего мертвецы должны вести себя по-другому? И если уж так рассудить, то они, скорее, должны быть свободны от мелочных человеческих страстей, должны знать цену самому главному, отделять важное от неважного.
Я запнулась, не договорив. Возможно, потому что со стороны всё это звучало чересчур напыщенно… или потому что на ум мне пришёл образ леди Милдред, в последние годы жизни измученной противостоянием с Валхом и болезнью, а в моих снах – сильной, спокойной.
– И то правда, – неожиданно согласился Лайзо; он, кажется, был вполне серьёзен. – Мертвецы разные, и духи тоже – даже и святые, всякий со своим характером. Кто-то норовит вразумить грешника доской по лбу, а кто-то знай смотрит со стороны и улыбается… Так что приметы приметами, а хандре поддаваться не стоит.
– Удивительно здравая мысль для человека, приверженного суевериям, – не удержалась я от поддёвки.
– Так я ведь колдун, мне без суеверий никуда, – ухмыльнулся он.
Мэдди хихикнула в кулачок, не особенно скрываясь от меня; я, разумеется, и не думала сердиться – наоборот, обрадовалась, что напряжение спало.
Двери кофейни пока что были закрыты для гостей – слишком раннее время; но Георг и Рене Мирей уже готовились к новому дню, полному забот, и на кухне витали изумительные ароматы. Идея приготовить что-нибудь особенное для Эллиса им понравилась, и не столько потому, что они хотели порадовать детектива, сколько из-за Мадлен, которая держалась уже не как невеста, а как молодая жёнушка, поджидающая супруга дома. Лайзо же остался на улице, чтобы позаботиться об автомобиле: капот по пути немного забрызгало грязью. Поэтому когда хлопнула дверь у чёрного хода, я сначала решила, что это вернулся он – и немало удивилась, выглянув из кухни и увидев в коридоре Эллиса, который молчаливо замер, точно не решаясь шагнуть дальше.
Выглядел он прескверно: глубокие тени под глазами, порванный рукав пиджака, заляпанные грязью брюки… Стараясь не шуметь и не привлекать лишнего внимания раньше времени, я шагнула к нему навстречу; сердце прерывисто колотилось в груди.
– Что случилось? – Голос у меня резко сел.
– Ничего, я… – Он оглянулся по сторонам и затем тихо продолжил: – Только сразу Мэдди не говорите, хорошо? Мы её упустили.
Если до тех пор меня снедала страшная тревога, то сейчас она внезапно исчезла. Так, словно наконец-то всё стало правильно: в воздухе витало предчувствие беды – и беда наконец-то произошла.
– Речь о Фрэнсис Марсден? – спросила я негромко, но спокойно.
Лицо у Эллиса просветлело, словно он ожидал несколько иной реакции, а сейчас, когда так и не столкнулся с нею, расслабился.