Кофе на утреннем небе

Я оставил работу и зашёл в магазин, купил себе бутылку сухого, мне нужно было что-то залить в бак, чтобы от этого дня не першило в горле. Устроился на скамье в скверике.

– Представляешь? – отправил ей смс-ку. – В руке консервный нож и банка с душонкой ожидает вскрытия, мне никогда не признаться в своей любви, даже если ты меня возненавидишь. Я собирался открыть бутылку вина, чтобы выпить её без тебя. Если ты спросишь, что я чувствовал в этот момент? Как отрезает себе руки художник, чтобы не рисовать один и тот же натюрморт каждый день. Он не мог нарисовать его только по одной причине: от бытовых предметов падала, словно настроение, любимой тень, твоя тень. Каждый божий день в мастерскую входила тоска и гложила. Она наблюдала, как художник размазывает по холсту, будто масло на завтрак, свой изощрённый ум, с одной только целью – забыть тебя на эти полгода твоей практики. Безумен его роман в красках. Лгать о любви он больше не может: настоящий художник – лгун, а мозг что угодно, но не талант. Его желание – выплеснуть из себя прошлое, чтобы вновь предстать перед тобой чистым и бесталанным и кормиться твоим кощунством и далеко идущими планами.

«Что же ты не отвечаешь, тварь моя любимая, моя безответная тварь?» – сделал я глоток белого с горя.

– Чувствуешь ли ты то, что я чувствую? – отправил я на Иберийский полуостров ещё одно письмо.

– Я бесчувственная, я скоро вернусь.

– Чем ты там занимаешься? – отхлебнул я ещё уже от счастья.

– Испанцами в основном.

– Хорошо, что не сексом.

– Не вижу разницы.

– Это же не кино. Я тоже не вижу, увидел бы – убил.

– Кого?

– Я пока не решил точно. Скорее всего, себя.

– Я же говорила тебе, что потом скучать будешь ты.

– Может, мне стоит к тебе прилететь?

– Нет, жди. Я люблю интересные фильмы.

Телефон замёрз и погас, в пальцах тоже сели батарейки. Писать на морозе смс-ки не дело, я оторвал зад от скамейки и накинул на себя ближайшее кафе. Пролиты люстры, их мягкий свет намочил мои ноги, и вот я уже одет в мягкий уголок, стол покусывает локти, кофе жжёт мой внутренний мир, дым выпускают губы. Я с ним балуюсь, в руке моей сигарета, с ней не поговорить, она скучает, потом, как жена будет из пепельницы ворчать, что я ей сломал жизнь.

Я сидел и пытался вспомнить, как распустилась весна, во сколько осень каркнула, как обожгло меня лето, где приморозило чувства, но не смог. Какой-то период жизни стёрся из памяти напрочь. Разве что некоторые внезапные вспышки из подсознания при виде знакомых местечек, в которых мы сиживали с Алисой, или ароматов, которые сопровождали нас, будь то любимый молотый кофе или всенощный любовный хлопковый протеин акаций, а ведь это было время большой любви.

«Любовь на реставрации, в лесах», – размышлял я, проходя по городу, который я любил всей штукатуркой своей кожи, мимо здания, одетого в саркофаг леса. Прогулки как-то успокаивали, уносили меня в другое измерение, которое не было замкнуто только на мне, ночуя там, где были замечательными дни, я мог ощутить, что не было скупости на время в настоящем, уводя себя его цейтнота в прошлом. Я шёл и пил прохладный воздух сухими губами, что, казалось, уже были отмыты от страстей. Однако до конца не могли привыкнуть к безвинной однополой пустоте, которую ни выплеснуть, ни выплюнуть. Есть такие вещи, которые окрыляют, есть – которые обескураживают. Несмотря на мою привязанность к этому городу, я шёл словно по чужому телу, прохаживаясь по проспектам неоспоримых преимуществ, заглядывая в закоулки старых дворов, зная, что там на меня наброситься шавка кусающих меня недостатков или другая грозная с виду псина – ностальгия. Которую стоит только почесать по загривку, как она уже готова будет преследовать тебя и служить, даже если попытаешься прогнать её.

* * *

Резко открыв дверь, Максим вошёл в кабинет. Его пустота явно не ожидала такого внезапного визита, она потеряла равновесие и балансировала до тех пор, пока шеф не открыл ей окно, в которое та вывалилась под звуки струящейся внизу улицы. Вытолкнув пустоту, Максим сел за стол в кресло включил телевизор, что скучал напротив и вызвал секретаршу.

– Что там у нас? – спросил он её, когда она наполнила тонким ароматом духов воздух комнаты, за которым пряталось стройное молодое тело в белой блузке и чёрной юбке.

– Кофе, – ответила она и украсила стол кучкой белого дымящегося фарфора.

– Как вы меня понимаете, Катя. А из духовного? – пригубил чашку Максим, чувствуя горечь, он пытался вникнуть в суть мельтешения электронов на экране.

– Максим Соломонович, пришло несколько материалов, то есть рукописей. Будете смотреть, или отправить сразу редактору?

– Надо же чем-то развлекаться, пришлите мне.

– Хорошо, – оставила Катя вместе с улыбкой и исчезла.