Кофе на утреннем небе

В обед я решил прогуляться немного. От города несло барокко и классицизмом. Настроения не было, я решил его поискать и зашёл в кафе перекусить. За столиком меня обслужила та же официантка, которая работала здесь уже лет десять. Которую жутко захотелось спросить, почему она до сих пор здесь? Почему не поменяет работу, ведь наверняка в детстве не мечтала быть официанткой в кафе. Впрочем, она могла спросить меня то же самое. И что я ей отвечу? Что редактор – это звучит гордо. В магазине, что находился прямо в моём доме, я тоже встречал одних и тех же людей, будто они так работали покупателями. Только у некоторых жизнь неизменно делала повороты, кувырки и прыжки, как например, у Алисы. Став филологом, она закончила магистратуру факультета журналистики, как и планировала, и уже успела стать востребованным журналистом, правда, не без его помощи. Я вспомнил на минуту его, своего школьного приятеля Володю, который неизменно вмешивался в мою жизнь, сначала когда мама указывала мне на то, с кого надо брать пример, и кто станет настоящим человеком и многого добьётся, потом когда он уже стал человеком и многого добился. И не скучно ему быть всё время человеком? Надо будет спросить при случае. Будь я всё время человеком, сдох бы давно со скуки. Только теперь я ясно понял, чего мне не хватало в жизни с женой, какого меня не хватало – животного. Изменения, они необходимы всем, даже если дорого то, что у тебя есть. Я снова вспомнил детство, когда с удовольствием менялся марками в клубе филателистов, пусть невыгодно, но всё же менялись картинки в альбоме моей жизни. Я захотел поделиться со своими размышлениями с официанткой, когда она принесла счёт, но увидев её глаза – две голубые пуговки, плотно пристегнувшие улыбку к лицу на весь рабочий день, просто оставил на чай больше обычного. Она бы не открыла мне дверь, чтобы понять. Я вернулся к Алисе. Ну и что, главное, что в её молодой жизни они всё же происходили – метаморфозы. Они не могли не отразиться и на нём, сегодня вечером Алиса тащила его с собой на открывшийся в городе кинофестиваль «Послание человека». Это должна была быть премьера одного из фильмов-номинантов, французского режиссёра Франсуа Гелия. Максим, вроде как дал согласие, даже надел белую рубашку по этому случаю. Обычно он избегал таких тусовок, и вообще любых других сборищ, но сегодня решил пропустить стаканчик-другой метаморфоз, тем более кое-что из фильмов режиссёра он видел, и ему понравилось.

Настроения не было и в кафе. Я попытал счастья в парикмахерской, она всегда служила для меня местом, где можно было сбросить мех старых забот.

– Что будем сегодня делать? – спросил меня Вова, так звали мастера.

– Классику.

– Не будем ничего придумывать? Материал-то есть, – потрепал мои кудри на затылке мастер.

– Не будем.

– Уверен? А то могу что-нибудь сотворить.

– Ну давай, если есть настроение.

– Ты же знаешь, я без настроения на работу не хожу.

– Счастливый.

– Тогда мужская классическая стрижка, – повесил на зеркало свою улыбку мастер и получив ответ в моих глазах продолжил: – Мужские стрижки – это кайф.

– А женские?

– Ты же знаешь женщин: ломаться, гнуть, сушить. А выпрямлять чего стоит, когда в головах у них такие завихрения.

– Чего стоит выпрямлять?

– Ты про прейскурант?

– А ты про женщин или их волосы?

– Это одно и то же.

Потом мы замолчали. Слышно было только ножницы, которые буквально танцевали в руках парикмахера. Я молча наблюдал, как меняется рама к моему портрету. Где-то сзади по телевизору шла комедия:

– У меня к нему нет сильных чувств.

– Как же ты с ним живёшь?

– Собираю малые, обычно на одну жарёху хватает.

При слове «жарёха», рассмеялся. «Свежо». Только вчера снова начало меня алисить. Вова улыбнулся мне в ответ. Улыбаться он умел, не то, что я, со своей многовековой сдержанностью. Иногда мне казалось, что хмурость нашего климата зависела напрямую от серости лиц. Будто услышав меня, Вова включил фен, чтобы придать ветрености моей голове.

Я ещё раз представил себя зеркалу, понравился, рассчитался и вышел. Трафик был плотным, течение бурным. Но несмотря на это я пошёл вброд, перебегая дорогу без перехода, сигналя руками машинам, чтобы те пропустили. Утопая по пояс в горячем асфальте жары, я смотрел на железные морды, обращаясь именно к ним, а не к руководителям. Наконец, проспект был взят, почти взят, передо мной затормозил джип:

– Сука, куда ты лезешь?

– Сам ты сука, – огрызнулся я.

Из машины выскочил детина и бросился на меня.

– Ты кого сукой обозвал? – видимо, его настроение было ещё хуже моего.

Я уже давно не дрался ни с кем, даже очень давно. А у мужика будто четыре руки – сунул мне несколько раз в лицо, кулаки острые, как кинжалы, пара из них вспорола живот. Тело моё скрючилось от боли, он положил мне руку на спину и нагнулся:

– Ну, что живой?

В этот момент изловчившись я со всей дури врастил промеж его ног третью:

– Живой, – ответил ему и, не дожидаясь других вопросов, пошёл дальше.