Кофе на утреннем небе

– Можно пить тише? – проснулась Алиса, она скинула одеяло, села на кровать: – Я так больше не могу. Чувствую себя в лазарете для душевнобольных.

– Дура, ты ещё скажи, можно умирать потише, – скинул я одеяло, нашёл в темноте майку, которая уткнулась мордой в клавиши пианино, накинул её и вышел из комнаты к свету.

Отношения с Алисой натянулись. Отец словно канатоходец бродил ночами по этому канату, между жизнью и смертью. И каждый раз, когда он кашлял, казалось, вот-вот он сорвётся в бездну. Я старался вытащить из себя, из своей памяти всё хорошее, что было между мной и второй женой. Я пытался этим жить.

* * *

Алиса позвонила, когда я вёл машину и был уже в тридцати минутах от дома.

– Привет, ты где?

– Я на севере, – смотрел я в лобовое стекло машины. Вот оно, окно, в которое смотришь три-четыре часа в сутки, а пейзаж один и тот же, те же машины, те же улицы, даже пешеходы одни и те же.

– Все нормальные люди летают на юг, а ты на север.

– Да, я ненормальный, – посмотрел я на соседнее сиденье, на котором пристегнутыми к картонной коробке сидели смирно пирожные. – С нормальным тебе было бы скучно.

– Я соскучилась.

– И я очень сильно, – лавировал я меж машин. Будто это были вовсе не машины с такими же, как и я, людьми, а препятствия, пущенные на ту же улицу чьей-то вражеской рукой. За рулём авто каждый мужчина – это соперник, женщины, нет, они спокойны, они вдумчивы, они аккуратны. Они могли бы добиться большего, если бы быт не перегружал их ранимые души. Ведь прежде чем им посмотреть на мир, им приходилось заглянуть в парикмахерскую, в магазин, в детскую, в холодильник, ещё чёрт знает куда.

– Не знаю, как с этим бороться.

– Я сдался. Я лечу с коробкой пирожных по улицам, считывая лица чужие, чувствую, мне они ничем не помогут. Как ты там без меня? – с одной рукой, в которой была трубка, я разговаривал, а второй держал руль.

– Если б я была там… Мне всё время мерещится: я где-то рядом с тобою. Только руки свои протяну, чтобы крепче обнять зависимость, а хватаю свободу.

* * *

Она распахнула дверь, но на шею кидаться не стала. Я увидел одно: любви ей явно не хватало, это было видно по тому, как нервно она покусывала свои прекрасные губы. Я протянул Алисе коробку, стараясь всем своим видом поднять настроение. Но вида оказалось мало. Я обнял её крепко.

– Ты помнишь, – произнесла она, словно это было название рассказа, прижавшись к моему смазанному снегом улицы лицу.

– Конечно.

– Ты помнишь, как мы познакомились заново, после одной глупой ссоры?

– Помню, – не имел я понятия о какой ссоре говорила Алиса. Столько их было.

– Я встретила его холодным простуженным днём, когда ноябрь сдувал с людей последнее тепло прошедшего лета. Я стояла на остановке. Он сразу расположил меня к себе, несмотря на такую бесперспективную для знакомств погоду.

– Что он тебе сказал? – наконец понял я, о чём шла речь, когда мы разругались в пух и прах и расстались навсегда… На полтора дня. Я первый позвонил Алисе и мы договорились о встрече. Я не помнил точно, какое было число, но в памяти моей запечатлелось время, потому что круглые часы на вокзале показывали 20.20. Оба пришли на десять минут раньше.

– Девушка, хотите, у вас никогда не будет зимы? – почувствовал я на своих щеках её слёзы. Жгучее ощущение, когда по твоим щекам текут женские слёзы.

* * *

Я барахтался ещё в тёплой постели, когда Алиса подошла ко мне сонная, полы её халата были распахнуты, едва проснувшись, выглядывали прелести. Оторвав голову от подушки и подавшись вперёд, я поцеловал её лобок:

– Чай будешь?

– Ты мне или ей?

– Обеим. Она понимает шутки, ты не видишь, она сейчас улыбнулась.

– Ещё бы тебя так же поцеловали.

– Может, ещё поваляемся?

– На работу надо ехать. Сегодня опять делать репортаж, а на улице дождь.

– А я поваляюсь, пожалуй.

– Имеешь право. – Алиса вышла из комнаты. Через несколько минут она вновь появилась с журналом в руках. – Вот послушай, как здесь интересно написано.

Я не слушал. Я смотрел на её двигавшиеся ко мне губы и думал, когда же эти медлительные розовые гусеницы дойдут до меня, когда же я смогу съесть их.

– Ты меня не слушаешь?

– Не слушаю.

– Тогда пойду чистить зубы.

– Утро, когда оно ко мне будет хоть немного добрее? – протянул я руки, чувствуя, как из них ускользает моя муза. Потом уронил их обессиленные. Но мой пассаж не имел результата: шмякнулся журнал на стул, а халат исчез.

* * *

В ванной я долго смотрел на эту зубастую рыбку в банке, которую чем не корми, никогда не будет сыта. Я стоял в ванной, в руках была зубная щётка, на полке стоял стакан со вставной челюстью. – Достань её и поцелуй! – сказал внутренний голос. – И тогда всё будет хорошо с твоим отцом. Я помял свою зубную щётку, воткнул её в подставку для щёток. Достал из стакана челюсть, посмотрел на ровный ряд зубов и покорно поцеловал его: «Пусть всё будет, пожалуйста, пусть всё будет хорошо». Я всосался в эту челюсть, будто пиранья вонзилась мне в губы. – Одень протез, тогда точно всё будет, – снова попал я под влияние из вне. Я натянул протез на верхние зубы, как смог, и улыбнулся!