Кодекс калибра .45

   Следующие пять дней я жил по свистку дежурного офицера. Подъем, отбой, еда, молитвы. На стенах заведения красовались портреты генерала Бута вперемешку со строгими запретами выпивать, плеваться, выражаться, ругаться, ссориться, играть на деньги. Еда здесь была намного лучше, чем отбросы, которыми я питался у бродяг, но мне ее все равно не хватало. Я постоянно был голоден. Когда я попросил как-то еще один кусок хлеба во время обеда, мне велеречиво предложили смирить свой голод духовной пищей - молитвами. Я был благодарен организации за их помощь, но при этом мне очень не нравилось то, что офицеры, навязывая образ жизни, который они считали правильным, при этом откровенно и нагло манипулировали людьми. Еда и крыша над головой были теми самыми веревочками, за которые постоянно дергали офицеры Армии Спасения, чтобы направить человека, как они считали, на путь спасения. Хочешь получить на завтрак кусок сыра на хлеб - ходи на молебен. Хочешь получить дополнительно булочку к обеду - должен просидеть час - полтора на лекции, пропагандирующей здоровый образ жизни. Если что-то тебе не нравиться, можешь высказаться, но после этого тебя сочтут неблагодарным и укажут на дверь. С юных лет я был предоставлен самому себе, и привычка отвечать за себя, за свое поведение и поступки, впиталась мне в кровь, поэтому я посчитал подобный режим прямым давлением на свою личность. Последней каплей переполнившей чашу моего терпения стало замечание одного из офицеров, когда я мыл пол в обеденном зале.

   - Парень, шевелись живее! Сейчас первая смена придет!

   - Быстрее будет, если ты со шваброй станешь мыть пол вместе со мной! Ваша братия только языком сильна болтать, а как до дела, так сразу в сторону!

  Уже на следующее утро меня в числе полутора десятков бродяг выписали из казармы. Моя одежда была выстирана и вычищена, поэтому выйдя на улицу, я имел сравнительно приличный вид. К тому же теперь я знал, как выгляжу. Мощного сложения парень, ростом под метр девяносто, семнадцати - девятнадцати лет. Лицо простое. Глаза карие. Я столько раз крутился перед зеркалом, осматривая себя, что заслужил среди бродяг кличку Красавчик. Денег у меня по-прежнему не было, но зато я получил направление на работу, которое мне дали в Армии Спасения. Женщина, давшая мне его, исходила из заключения врача, который осмотрев меня, заявил, что еще неделю мне нельзя заниматься тяжелым физическим трудом, поэтому я получил бумагу на работу подсобником в столовой, расположенной в польском квартале. При этом она предупредила меня, что платить мне будут пять долларов в неделю плюс бесплатная кормежка, но нет выходных и работать надо с утра до вечера. Я недолго раздумывал. Мне нужна была работа. Мне нужны были деньги. Да и бесплатная еда была несомненным плюсом. Еще я исходил из мысли, что с чего-то надо начинать, чтобы побыстрее освоиться и закрепиться в этом мире.

   Миссис Джексон, давшая мне направление, не соврала. Все было так, за исключением того, что кухня и подсобные помещения представляли собой настоящий свинарник. Кухня представляла собой площадь двенадцать квадратных метров и наполовину была загромож-дена плитами и столами. Единственный мусорный ящик к полудню был всегда переполнен, а пол обычно покрыт дюймовым слоем растоптанных отбросов. Кладовая представляла собой не столько место для хранения продуктов, сколько столовую для крыс, мышей и тараканов. Крана с горячей водой не было в помине. Греть воду надо было на плите в котле, приткнуть который, пока жарится-парится еда, было некуда, поэтому большую часть посуды мне приходилось мыть холодной водой, притом, что мыло липло, но не мылилось, а подручным средством очистки от жира служили порванные на клочья газеты. Свет в кухне почему-то горел только восьми вечера, затем, как правило, выключался. Дальше мы работали при свечах. Единственной работой, которая мне нравилась, была колка дров на свежем воздухе и походы за продуктами на базар. Там по мелочи закупалось то, что мы не получали оптом от мясника, пекаря и хозяина бакалейной лавки, расположенного напротив нашей забегаловки. В таких условиях нам с поварихой нужно было кормить по сорок-пятьдесят посетителей в день, а в выходные дни их число нередко возрастало до сотни. У поварихи рабочий день длился с восьми утра и до восьми вечера, у меня - с семи и до десяти. Спал я в кладовой, где хранились дрова и уголь. Вацека, хозяина забегаловки, маленького и толстого поляка, очень порадовало это обстоятельство, так как его заведение уже трижды пытались ограбить. По этому случаю, он даже расщедрился, принеся мне грязное солдатское одеяло и тоненький матрац.

   Так я прожил почти три месяца, понимая, что веду почти животный образ жизни, но ничего поделать с этим не мог, так как приходилось крутиться целый день, вроде белки в колесе, только спицами в нем были тяжелые, грязные и многочисленные обязанности кухонного рабочего.