Книга вторая. Как я был волком

— А спросить у вознесшихся душ не пробовали, а, Святой и Вечный?

Я снова нарывался, кусая вождя в больное место. Фрист не успел отреагировать на мою выходку. Из левого выхода, что, по логике, выводил на зазаборную половину, осторожно появился один из хранителей. Широкое тело распростерлось ниц.

— Что, Мамон?

— Еще два члена племени хотят стать полноценными и приносить пользу.

Брови Фриста скользнули вверх:

— Такими темпами во дворце старых работников не останется.

— Сказать, что рано?

— Еще чего. Зови. — Правительственный взор упал на меня. — Стой здесь, не мельтеши.

Его руки запахнули халат потуже, ноги тверже вделись в чувяки и вознесли обладателя на трон.

В сопровождении хранителя Мамона вошли, пугливо озираясь, две девочки. Или девушки. Под слоем грима не разберешь. Маленькие, щупленькие. Раскраска как у всех детей из-за забора и мальчиков-подростков с нашей стороны: черно-белые полосы и равномерные узоры. Одежда тоже подростковая: местный вариант пончо. Но южноамериканское пончо — верхняя одежда. Здесь она была единственной. Ткань — бесцветно-серая мешковина грубой выделки. Две тревожно таращившиеся головки торчали из дыр в свисавшем с двух сторон до середины бедер отрезе. Веревочный поясок стягивал конструкцию на талии, заставляя легонько топорщиться. Ноги, как у всех, исключая правителя, — босые. Волосы заплетены в две косы. Налобных повязок и украшений нет. Не доросли?

Не доходя до трона метров десяти, девушки синхронно опустились на колени и распростерлись по каменной поверхности. Лбы, почти касавшиеся пола, осторожно поворачивались, давая любопытным лицам возможность поглазеть по сторонам. Явно впервые во дворце.

Юные голоса звеняще-громко и нестройно воспели привычную хвалу:

— Пребудь в веках и поколениях, Великий Фрист, Святой и Вечный!

Заметив меня, юные создания скользнули взглядом по безмятежно вывешенной сосисочке и напряглись. Руки быстро оправили одеяния.

— Это ровз, — успокаивающе сообщил Фрист.

Больше обо мне не вспоминали. Домашний песик. Кто берет его в расчет?

— Ты. — Указующий перст властителя уперся в более взрослую на вид девушку. — Подойди.

Приподнявшись и поправив одежду, девочка несколько раз переставила плохо слушавшиеся ноги и завороженно замерла перед очами своего полубога.

— Как зовут тебя, милая? — Голос Фриста стал обволакивающим, грудным, рокочущим, проникающим напрямую через кожу.

— Люрана, Великий.

— Принуждал ли кто-нибудь к этому решению?

— Нет, Великий.

— Люрана, ты действительно считаешь, что достигла истинной взрослости?

Девочка испуганно-восторженно выпалила:

— Да.

— Готова стать равной и полноценной?

— Да.

— Понимаешь, что новая жизнь принесет новые обязанности?

— Да.

Во время разговора хранитель тихо удалился, правитель остался наедине с искательницами равности — если не считать меня. Но кто меня считал. Я так и стоял у окна в виде неодушевленной мебели, прислонившись к прохладному камню проема.

Фрист кивнул, подбородок указал на вторую:

— Теперь ты.

Вторая соискательница тоже приблизилась к владыке, встав плечом к плечу с первой.

— Имя?

— Верана.

— Твое решение самостоятельное?

— Да. — Она отвечала громко, четко, жгучие глаза глядели на охалаченного главнюка. В отличие от первой она не боялась. Или делала вид, что не боится.

— Готова?

— Да.

Фрист хлопнул в ладоши. Из дальнего коридора показались служанки — словно ждали у стеночки. Те же, что в прошлый раз. Упали ниц. Неплохая физподготовка, если все время так бухаться. Ожирение не грозит.

— Все для возведения, — кратко бросил Фрист.

Его сухопарое тело легко поднялось с трона, несколько шагов, и он подошел к соискательницам вплотную.

Голос величественно зарокотал:

— Я есть альфа и омега, начало и конец, Фрист Вечный и Многоликий, который есть, был и грядет. — Суровое лицо нависло над сжавшимися в испуге фигурками. Руки взлетели крыльями широких рукавов и опустились ладонями на вздрогнувшие макушки. — Имеющий ухо да слышит. Кого я люблю, тех обличаю и наказываю, ибо их есть рай послесмертный. Потому будьте ревностны и прилежны, самоотверженны и трудолюбивы, как в молитве, так в делах мирских. Не собирайте сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют. Но собирайте сокровища на небе, ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше.

Девушки трепетали. Грозный облик Фриста, его возложенные на головы руки, склоненный сверху лик со скорбным всепрощающим взором, вызывали благоговение. Даже у меня, застывшего у окна.

— Будьте благоразумны и имейте усердную любовь к ближнему, — возвышенно отдавалось эхом под серыми сводами, — ибо любовь покрывает множество грехов. Служите ближнему тем даром, какой имеете. И как, по ниспосланной благодати, имеете разные дарования, то, какое имеете служение, пребывайте в нем с радостью и любовью.

Высокий деревянный столик с глиняными чашами выплыл из глубин коридора на руках служанок. Их босые ножки осторожно переступали, боясь что-то разлить или опрокинуть. Алая бахрома чувственно колыхалась. Столик подставили под правую руку говорившего. Сложив ладони у груди и поклонившись, служанки упятились обратно в никуда.