Он отставляет свою кружку, берет книгу с невероятной серьезностью и рассматривает ее.
Обложка классическая. Голубая дверь парит над морем, которое при ближайшем рассмотрении состоит из дверей. Обложки – те же лица. Не каждому нравятся и не всегда передают сложный характер книги.
Мне бы хотелось найти дверь, через которую можно было бы пройти, чтобы найти ту жизнь, в которой Генри и я никогда бы не встретились.
Или были бы парой.
У нас была бы маленькая дочка.
Он не впал бы в кому.
Сэм смотрит на меня и говорит:
– Обложка девчачья, а история для парней. Мне она показалась интересной, но картинка дурацкая.
Андреа стонет: «О боже!» Рольф замечает: «Я знал!» А Поппи обнимает Сэма за плечи и предлагает:
– Скажи-ка, Сэмюэль Ноам, а ты не мог бы и впредь присутствовать при обсуждении обложек? Думаю, свежий взгляд настоящего читателя прочистил бы нам всем мозги. Что скажешь?
Сэм смущенно смотрит на нее, и вправду – смотрит прямо в глаза, еле слышно выдыхает: «Хорошо!» – и кажется, будто он сейчас лопнет от счастья.
Я же говорила: Поппи может все. Даже делать из несчастных мальчишек молодых мужчин, очень счастливых мужчин, пусть и на минуту.
– Мне кажется, это хорошая мысль, Сэм, – вставляет Рольф, – и если ты знаешь еще кого-то, кто читает фантастику и…
– Мой друг Скотт!
«Как же ты мне нравишься, парень, – думаю я. – Ты хочешь поделиться, а не наслаждаться в одиночку». Сэм покорил мое сердце.
Его взгляд падает на большие часы, которые висят на стене рядом со стилизованной телефонной будкой из сериала «Доктор Кто» в углу нашей чайной.
– Мне пора, – говорит он подавленно. – ГИ встречается у «Запретной планеты», а потом у Кистера Джонса.
– ГИ? – переспрашиваю я. Что такое «Запретная планета», мы все знаем – это самый большой и серьезный книжный магазин фантастики и прочей зауми, для таких изданий, как наши.
– Группа по интересам, – быстро отвечает Поппи. А потом обращается к Сэму: – Так ты, значит, в Менсе? Вот это да! Сколько же тебе? Пятнадцать?
– Мне тринадцать, почти четырнадцать, – говорит Сэм и при этом все больше и больше приободряется. Поппи и ее колдовской порошок.
– Значит, у Кистера? – говорит Рольф. – Привет ему. За ним должок – выпивка за его счет и рукопись.
– С каких это пор мы издаем Кистера Джонса? – осведомляюсь я. Вряд ли он нам по карману.
– С тех пор, как он проспорил мне. Без подробностей. Это джентльменское соглашение.
– Нам позволено знать хотя бы, о чем книга, или это останется тайной до отправки в печать? – подкалываю я Рольфа.
– Рабочее название – «Линия перехода». Речь там идет о людях, которых вводят в состояние искусственной комы, чтобы путешествовать сквозь время в сны умерших.
Мне не нужно смотреть на Сэма, чтобы почувствовать, что детская легкость, которая прорвалась в его жизнь за последний час, вмиг улетучилась от слов Рольфа.
Такова боль, она реагирует на определенные слова, как дрессированный зверь на команды. Кома – это то слово, от которого я и Сэм теряем самообладание и наш страх прыгает через горящий обруч.
– Я отвезу тебя к «Запретной планете», – бормочу я.
Поппи укоризненно бьет Рольфа по руке, а Андреа говорит:
– Хорошо, тогда я поищу другую обложку для «Тысячи дверей».
Сэм позволил проводить его лишь до метро. Хрупкая близость между нами дала трещину. Мы стоим у самого эскалатора, и на нас дует воздух подземки – типичный запах дизеля и большой толпы людей, соединяющийся с жаром машин.
Когда мы прощаемся, он заглядывает мне в глаза.
– Каждую среду у нас встречи ГИ от Менсы, – шепчет Сэм. – Мы всегда встречаемся у «Запретной планеты» и потом идем к Кистеру Джонсу, и потом туда приходит моя мама. Она думает, что я целый день провел со Скоттом. Она не хочет, чтобы я навещал отца, ведь до несчастного случая я его ни разу не видел. Спасибо за чай. И пока.
И вот я стою, обдумывая его путаные объяснения, а он бегом спускается по эскалатору.
– Эй! – кричу я ему вдогонку. – Приводи в следующий раз Скотта!
Тут он поворачивается ко мне лицом и поднимает руку в вулканском салюте.
Я бы очень хотела иметь ребенка от Генри.
От Генри я хотела бы иметь все, что угодно.
За окном уже темно, когда я понимаю, что слишком устала, чтобы и дальше пить виски «Талискер». Его легкий аромат – эфир для ампутации – оглушил меня. В моей голове кружатся – правда, все медленнее и медленнее – одни и те же вопросы.
Хочу ли я? Смогу ли? Сумею ли так заботиться о Генри, как того требует доктор Сол?
Могу ли требовать от Уайлдера принять это решение?
Могу ли требовать от себя принять это решение?
Могу ли требовать от себя оставить Генри одного?
Получится ли у меня вернуть его к жизни?
И что будет, если однажды я разозлюсь? Если захочу отомстить? Если захочу его убить?
И почему, черт побери, Сэм никогда не видел своего отца?
Доктор Сол посоветовал мне поспрашивать у других, не слишком ли много я на себя беру. «Не мочусь ли против ветра?»
Да, но единственный человек, который знал меня достаточно хорошо, знал вдоль и поперек, мертв. И тем не менее я спрашиваю его, безответно вопрошаю у отца: что же делать? Получится ли у меня? Нужно ли мне это?