Книга снов

Мой отец инспектировал маяки. Он объезжал не только маяки Корнуолла, но и маяки по ту сторону Ла-Манша, от Шербура до Сен-Матьё, почти до Брестской бухты. Там море усыпано маяками.

Он на слух улавливал, когда в баллонах недостаточно воздуха для поддержания кольцевого огня, определял по завываниям ветра, врывающегося в башню и открытые окна, надвигается ли шторм. И он ни разу не взошел на маяк без должного оснащения. Особенно в зимние месяцы, когда казалось, что пробираешься внутри хрупкого пальца, который упрямо выдается из вспучивающейся водной массы, а волны вокруг него накатывают и пенятся, превращаясь в ошейник бешенства и брызг.

Отец советовал мне, перед тем как подниматься на маяк, никогда не смотреть на лестницу целиком, а только на первую ступеньку. И дальше идти ступенька за ступенькой.

– Так ты привыкаешь к вызовам, которые поначалу кажутся больше тебя самой. Так у тебя все может получиться.

«Уменьшай мир, будь точнее, не думай о всей долгой ночи, которая впереди, только о следующей минуте» – так он говорил.

– Ты должна пройти дорогу до конца, чтобы суметь увидеть ее целиком, Эдвинна.

Я обхватываю руками подушку и утыкаюсь в нее лицом. Лишь спустя вечность я наконец засыпаю, и тут появляется Генри и целует мой живот. Я чувствую его губы, его дыхание, чувствую, как он целует мою грудь, шею, как его губы ищут мои, потом он целует мои закрытые веки. Так делал только Генри, больше никто.

Когда я открываю глаза, чтобы взглянуть на него и рассказать, что мне привиделся страшный сон, ужасно длинный, отвратительный, в котором я прогнала его и он после дурацкой аварии впал в кому, то не вижу рядом никого.

Мои веки, они прохладные, потому что ветер через открытые окна осушил едва ощутимую влагу на тонкой коже, как будто ее и правда кто-то поцеловал, по-настоящему.

Мне сорок три. Генри давно отверг меня. Я ничего ему не должна. Тем более не должна жертвовать своей жизнью ради него! Нет, я не чувствую ни вины, ни готовности жертвовать, я понимаю, что, какое бы решение ни приняла, оно будет неверным. Оно будет направлено либо против Уайлдера, либо против Генри.

Либо против меня.

СЭМ

Каждый вечер перед сном мама принимает душ. Она втирает в кожу молочко для тела с запахом печенья, которое заказывает из Парижа, и сидит в трусиках и бюстгальтере на кухне, пока молочко полностью не впитается. В это время она читает один из тех романов, что оформляют в пастельных тонах и продают в супермаркетах по две штуки.

Каждый новый роман она начинает читать с последней страницы, чтобы узнать, счастливый ли у него конец, иначе не стоит и браться за «эту глупую книжицу». При этом она пьет французское игристое. Во время этой процедуры никто не должен тревожить мою мать Марифранс: ни я, ни Стив, это позволялось только Малкольму, пока он был маленьким, но сейчас даже он не мешает маме.

А ведь я знаю, зачем она это делает. Это единственные моменты, когда она чувствует себя по-настоящему защищенной, когда ей известно, что все будет хорошо. Моя мать ни в чем не нуждается так сильно, как в хорошем исходе. Она слишком долго пробыла в местах, где никогда не будет безопасно, никогда. Ей известны все круги ада.

Я выхожу через заднюю дверь в сад и сижу там в темноте. Я смотрю на дом – на кубик, в котором мы живем. Обычный маленький домик в Патни[20], где свет в ванной включается, если дернуть за шнурок. Моя мать купила дом из песчаника и клинкерного кирпича из-за так называемого сада, который представляет собой газон и вечнозеленую изгородь. Сквозь окна, в которых горит свет, я вижу maman в кухне и Стива перед телевизором. Идет футбол.

Незначительная, безопасная жизнь в домике-кубике.

Я играю в игру «Если бы отец был рядом». Все происходит так: я закрываю глаза и представляю. Все, что я смогу вообразить достаточно четко, станет правдой, когда я открою глаза.

И вот у нас огромная библиотека, забитая книгами. У нас есть собака, которую зовут Пушок или Тявка. У меня черная остроконечная шляпа, как у сэра Терри Пратчетта[21], а мой отец на Международный день полотенца цитирует Дугласа Адамса[22] и целый день щеголяет в полосатом купальном халате. Отец показывает мне, как самостоятельно выбраться с минного поля с помощью палочек для еды и баллончика с краской.

К нам могла бы приезжать Эдди на мотоцикле.

И Мэдди тоже у нас в гостях.

Я не открываю глаза и представляю, как Эдди слезает со своего «БМВ» и заходит в дом. Мой отец… он…

Целует ее?

А что Мэдди?

Мэдди подходит ко мне, закрывая глаза ладонями, будто играя в жмурки сама с собой. Но она точно знает, куда идти. Затем она становится передо мной. Совсем рядом.

А потом очень медленно отводит ладони от глаз и смотрит на меня.

Когда я открываю глаза, то единственными книгами в нашем доме по-прежнему остаются книги в моей комнате и романы матери из супермаркета. Стив все так же смотрит футбол, Малкольм играет в приставку.

«Виртуоз шлифовальной машины», – как-то сказал Скотт о Стиве. Он укладчик полов, работает в строительстве.

Неплохой парень.