Книга Иуды

Итак, Иуда, по нашему мнению, погиб вследствие своего чрезмерно нервного темперамента, с одной стороны, и полного разочарования в мессианском идеале – с другой. Предатель был одною из многочисленных жертв национально-иудейской утопии политического мессии. В этом отношении Иуда может служить типичным выразителем той внутренней борьбы ветхого человека с новым, в котором погибло все вообще иудейство. Поэтому Штраус и Фолькмар отчасти правы, когда в личности предателя видят идеального представителя всего Израиля как нации и народной единицы. Они впадают в софизм только тем, что считают идеальный элемент в личности предателя противоисторическим, как будто бы история не может быть столько же идеальною, как и миф. Если смотреть с этой высшей, идеально-исторической точки зрения на евангельские известия об измене и раскаянии Иуды, то вся история предания Господа теряет тот несколько случайный оттенок, какой получает он при предположении, что Иуда действовал под влиянием сребролюбия. Тогда эта история получает глубокий смысл и значение: вместо пошлого скупца и мелкого сребролюбца мы видим в предателе трагический характер, – он изменяет Иисусу не из-за тридцати жалких сребреников, но во имя национальной иллюзии политического мессии – и гибнет жертвою полного разочарования в этой иллюзии. Что такое понимание в истории предания Господа более соответствует характеру человека, предназначавшегося быть одним из двенадцати апостолов христианства, и более приличествует достоинству Христовой личности – об этом достаточно только сказать.

Дмитрий Мережковский Иуда предатель [82]

I

После речи о Конце сошел Иисус с вершины Елеонской горы в лежавшее на склоне ее селение Вифанию, где была для Него приготовлена вечеря в доме Симона Прокаженного. И, когда возлежал Он, – пришла женщина с алебастровым сосудом мира, чистого, драгоценного; и, разбив сосуд, возлила Ему на голову (Мк. 14:3).

Мировое масло, изготовляемое из нарда, благовонного, на высотах Гималаи растущего злака, ценилось на вес золота. Вот какая роскошь Нищему!

Тонкое горлышко сосуда, должно быть в виде амфоры, из белого восточного оникса-алебастра, женщина ломает, чтобы густое миро текло обильнее и сосуд никому уже не мог послужить. Сердце свое у ног Его разбила бы так же, если б могла.

И дом наполнился благоуханием (Ин. 12:3).

Дом Прокаженного, смердящего, – всего человечества, – наполнился благоуханием чистейшего мира – последней на земле к Сыну человеческому, не мужской, а женской любви.

II

Кто эта женщина? В I [от Матфея] и II [от Марка] Евангелиях – безымянная, хотя и прославленная Господом:

Где ни будет во всем мире проповедана сия Блаженная Весть, сказано будет и в память ее о том, что она сделала (Мк. 14:9), – но людьми забытая, неизвестная.

В III Евангелии [от Луки] (7:37) – «грешница», по толкованию Отцов, будущая великая святая Мария Магдалина, из которой вышло «семь бесов» (Лк. 8:2), она же – помилованная Господом «жена прелюбодейная»; а в IV [от Иоанна] Евангелии (12:1–3) – Мария Вифанийская, сестра Лазаря. Все четыре свидетеля как будто хотят вспомнить забытую, узнать неизвестную, увидеть ее лицо в сумерках вифанийского вечера, – хотят и не могут: слишком, должно быть, глубокая тайна между Ним и ею. Женихом и невестой, – первой услышавшей полуночный крик:

Вот, жених идет; выходите навстречу ему! (Мф. 25:6).

В сумерках смертного вечера и воскресного утра таинственно сливаются для нас эти четыре женских лица. Первое существо человеческое, увидевшее Господа, – не он, а она; не Петр, не Иоанн, а Мария. Рядом с Иисусом – Мария; рядом с Неизвестным – Неизвестная.

III

Лучше всех учеников поняла бы, может быть, она, почему Иисус, идучи на смерть – воскресение, говорит о «муке родов», начале Конца («это начало мук рождения» (Мк. 12:8) – для всей земли-матери, рождающей царство Божие, и для одной рождающей женщины): мучается женщина, когда рождает, потому что пришел час ее; когда же родит младенца, уже не помнит мук от радости (Ин. 16:21).

…Рано поутру, когда еще было темно… Мария стояла у гроба и плакала.

Сердце ее разрывалось от муки, как чрево рождающей.

(Вдруг) оглянулась и увидела Иисуса, стоящего (за нею), но не узнала, что это Иисус…

…Он же говорит ей: «Мария!» Она, оглянувшись (снова), говорит Ему: «Равввуни!» (Ин. 20:1–16).

И уже не помнит муки от радости, – потому что родился человек в мир (Ин. 16:21), —

Человек воскрес.