Книга Иуды

Но если Иуда разочаровался в мессианском достоинстве Иисуса и утратил религиозную веру в Него, то не мог потерять он уважения и симпатии к Нему как к человеку и Учителю. Во время суда взор предателя по временам устремлялся на Того, Кто благодаря его измене сделался невинною жертвой первосвященнической интриги. Некогда грозный для фарисеев, Иисус стоял теперь безответным пред своими жестокими судьями, как агнец пред стригущими его; Он был кроток и покоен, ибо знал, что такова воля Его небесного Отца, что в невинной крови Его сокрыт для человечества зародыш новой жизни. Теперь в сознании Иуды восстал некогда очаровавший его образ назаретского Учителя; быть может, предателю припомнились дивные, дышавшие беспредельною любовью к человечеству и отличавшиеся безукоризненною нравственной чистотой поучения Иисуса среди галилейских рыбаков и поселян, может быть, Иуда припомнил любовное попечение о нем со стороны Иисуса, когда другие члены общества искоса поглядывали на будущего изменника, те кроткие и задушевные речи, коими Господь, наверное, не раз успокаивал мятежный дух Искариота; может быть, в памяти Искариота с особенною живостью всплыли недавние, полные любви и сострадания к изменнику, предостережения Господа на Тайной вечере, эти чуждые всякой злости и гнева намеки Иисуса на то, что Он знает страшный замысел Иуды; быть может, в ушах предателя еще звучали последние слова Господа, сказанные в самый решительный момент злодейского подвига Иуды, после предательского поцелуя, это полное любви, кроткое и трогательное обращение к Иуде: «лобзанием ли предаешь Сына Человеческого?»… За отсутствием исторических данных трудно, хотя бы и желательно, восстановить до мельчайших подробностей тот психологический процесс, какой переживал предатель во время суда над Иисусом в синедрионе и у Пилата. Несомненно одно: что этот суд окончился для Иуды полным разочарованием в справедливости иерусалимских иерархов, с одной стороны, и полным убеждением в невинности Иисуса – с другой. Говоря это, мы не утверждаем, что Иуда снова уверовал в Иисуса как Мессию. Мессианский идеал Иуды всецело совпадал с национально-иудейским. Пока предатель верил в этот идеал, Иисус казался ему лжемессией, повинным смерти. Но когда на суде у Пилата выяснилось для Иуды, что этому идеалу не веруют сами верховные заправители иудейского народа, когда, следовательно, Иуда потерял всякую веру в Мессию и великую будущность еврейской нации, тогда и Иисус должен был оказаться в глазах Иуды не заслуживающим не только смерти, но и никакой казни. Понятие лжемессии предполагает представление об истинном Мессии; если этого последнего нет, то не может иметь место и обвинение в лжемессианстве. Таким образом, с потерею религиозной веры и мессианского идеала в душе Иуды восстал образ Иисуса как достойнейшего человека, превосходного учителя и великого праведника; с чисто человеческой и гуманистической точки зрения, осужденный на смертную казнь Иисус не мог не казаться Искариоту невинною жертвою первосвященнической интриги.

Реакция в таких нервных и взволнованных натурах, какою обладал Искариот, может наступать столь же быстро и сильно, как и увлечение. Сребреники теперь стали для Иуды тяжелым бременем; чтобы освободиться от него, Иуда снова идет к архиереям и старцам с намерением возвратить деньги туда, откуда они были взяты. Быть может, у предателя оставалась еще смутная надежда на то, что старцы разъяснят ему сомнение, успокоят его мятежное сердце… Но бессердечным интриганам теперь было так же мало дела до Иуды, как и до Иисуса: их план увенчался полным успехом. Поэтому на полные глубокого трагизма и безнадежного отчаяния слова Иуды: «согреших, предав кровь неповинную», ему с каким-то циничным равнодушием отвечают: «Что нам до этого.

Смотри сам!» Какой контраст любящему, кроткому, всегда готовому прийти на помощь к труждающимся и обремененным Иисусу!.. Такой холодный прием у первосвященника еще более усилил пламя, которое жгло сердце Иуды: предатель снова впадает в состояние болезненной возбужденности, его сознанием опять овладевает одна страшная мысль, что он выдал невинного и превосходнейшего человека каким-то бессердечным и тупым интриганам, для которых религия служит только средством для достижения эгоистических целей. Под гнетом этой страшной мысли Иуда не в состоянии был припомнить, что преданный им Праведник учил Своих последователей любить ненавидящих их и благословлять делающих им зло. Теперь одна и только одна эта дума овладевает Иудой, что он – предатель невинной крови. Такой быстрой и сильной внутренней ломки не смогла вынести натура Искариота: полное разочарование в мессианском идеале, раскаянье, стыд, досада, отчаяние жгли сердце Иуды, и только смерть могла погасить этот страшный внутренний огонь. Бросив сребреники в храме, Иуда, как человек утративший, так сказать, внутреннюю основу своей духовно-нравственной жизни, лишившийся всего, чем жил доселе, потерявший честь, достоинство человеческое, веру и религию, пошел и удавился.