Две Марии: одна – в начале жизни, другая – в конце; та родила, эта первая увидела Воскресшего, Сына – Брата – Жениха как бы воскрешает, снова рождает из времени в вечность Мать – Сестра – Невеста. Вот что сделала Мария Неизвестная на Вифанийской вечере.
«и к Воскресению», – мог бы Он сказать.
Так и мы боимся спросить Его о том, что значит для Него самого:
«Ты прекраснее сынов человеческих» (Пс. 44:3). Чем же красота Его больше всех красот мира? Тем, что она – ни мужская, ни женская, но «сочетание мужского и женского с прекраснейшею гармонию» (Гераклит). Он в Ней. Она в Нем; Вечная Женственность – в Мужественности Вечной: Два – Одно.
Любит Иисуса Мария, Неизвестного – Неизвестная. Нет слова на языке человеческом для этой любви; но сколько бы мы ни уходили от нее, сколько бы ни забывали о ней – вспомним когда-нибудь, что только эта любовь спасет мир.
Кто эти ропщущие, у Марка не сказано, а у Иоанна (Ин. 12:4): «один из учеников Его, Иуда». Вслух, может быть, высказал он то, что про себя думали все.
прямо в лицо ему одному говорит Иисус. —
Вот чего Иуда не знает о Нем, но знает Мария: не было такого, как Он, никогда, и не будет; Он – один-единственный Возлюбленный.
К ранним галилейским дням служения Господня относит Лука миропомазание. Но судя по совпадению имен: «Симон Прокаженный» в первых двух Евангелиях и «Симон фарисей» у Луки (7:40); судя также по тому, что здесь женщина не возливает мира Иисусу на голову, как у Марка и Матфея, а умащает ноги Его и отирает их волосами; судя, наконец, по тому, что город, где это происходит, в III Евангелии – просто город, без имени, что на арамейском языке (а первоисточник Луки тоже, конечно, арамейский) значит почти всегда Иерусалим, – судя по всем этим признакам, галилейская вечеря Луки ближе к вифанийской, чем думает он сам или хотел, чтобы думали мы.
(ноги у возлежащих босые, – обувь снимается перед тем, чтобы возлечь, – протянуты назад) –
(в лучших кодексах – «тот самый Пророк», «Мессия»), –
мог бы сказать Иисус и этой галилейской грешнице, так же как той, иерусалимской «жене прелюбодейной» (Ин. 8:10–11).
Здесь безнаказанность греха разрешается; «слишком тяжелый грех слишком легко прощается», – соблазнится Блаженный Августин вместе со всей Церковью III–IV веков и захочет выкинуть из Евангелия эту жемчужину, как сор.
Так же могли соблазниться Иуда и Симон-фарисей.
Две любви, мужская и женская, скупая и щедрая, Симона-Иуды и грешницы. Две любви сравнивает Господь: