Книга формы и пустоты

– Я сделала его для научного проекта в школе, а после того, как бросила учебу, я продолжала делать эти шары. Я хотела назвать всю серию «Глобальное потепление», но сейчас мне это кажется слишком прямолинейным. Теперь я думаю, что лучше «Пустыня реального» или, может быть, «Власть чрезвычайного положения». Но, может быть, не стоит увлекаться цитатами. Как ты думаешь?

«Опасность! Источник не определен!»

Алеф наблюдала за ним, ожидая ответа.

– «Глобальное потепление» – вроде хорошо, – сказал он.

«Опасность! Опасность! Неприемлемый образ действий…»

– Я хотел сказать, что не… – Бенни не мог смотреть ей в глаза. Он зажмурился, досчитал до десяти и сказал: – На самом деле я ничего не помню про этот ураган.

«Вот как? – Тревожный робот исчез, и явился насмешливый голос, который Бенни ненавидел, потому что тот все время ругался и лез в его дела. – Зачем ты раскололся, придурок?»

Сделав над собой усилие, Бенни заговорил громче, чтобы слышать самого себя:

– И глобальное потепление – это плохо, а что означают все другие названия, я не понимаю…

«Хороший ход, придурок! Теперь она знает, что ты лживый ублюдок».

– Все нормально, – произнес голос Алеф. – Не переживай. Чего ты не понимаешь?

Насмешливый голос умолк. Бенни открыл глаза. Алеф вернулась к работе над атомной электростанцией. Он поднял шар с «Катриной» и снова встряхнул его. Крошечные черные человечки на крыше исчезли в вихре долларовых купюр.

– Почему там крутятся деньги?

– Потому что богачи извлекают выгоду из климатических катастроф. Это прибыльный бизнес. В неолиберальной капиталистической экономике у корпораций нет стимула ликвидировать последствия своей деятельности, а это значит, что нам, как планете, крышка. – Алеф вздохнула и отложила глобус. – Я больше не хочу их делать. Только что решила. Это последний.

– Почему?

– Получается просто еще одна вещь. Еще больше мусора, загромождающего мир. Би-мен говорит, что мы должны научиться любить наш мусор и находить в нем поэзию, и это так, но… в мире и так достаточно бесполезного дерьма, я не хочу добавлять еще.

Бенни задумался. Он не считал ее шары дерьмом. Ему они казались прекрасными.

– Как можно быть художником, не делая никаких вещей?

– Хороший вопрос. – Алеф поднялась и положила шар на стойку. – Может быть, пора уже художникам выйти из студии на улицу? Я хочу сосредоточиться больше на неделании. На прямом воздействии. На вмешательстве. Славой говорит, что работа художника состоит в том, чтобы нарушать статус-кво и изменить то, как люди обычно видят вещи. Он говорит, что мы должны разрушить оптическое подсознание и сделать вещи странными. Очнуться от этого идеологического опиумного сна, который мы называем жизнью.

Алеф посмотрела в другой конец комнаты, где в инвалидном кресле спал, навалившись на стол, старый бродяга.

– Разве не так, Славой? – громко спросила она.

– А? – отозвался тот сквозь сон.

– Мы должны пробудиться от этого идеологического опиумного сна, который мы называем жизнью!

Славой, не открывая глаз и не поднимая головы, поднял в воздух кулак и потряс им, пробормотав что-то вроде «Резистанс!» Потом его рука, как подстреленная птица, упала обратно на колени. Тоненькая струйка слов стекла с его губ: «все время создаем что-то из ничего… наполняя этот проклятый мир нашими вещами… движемся напролом, разбивая все вокруг, натыкаясь друг на друга, утопая во всех этих вещах…» Когда поток слов иссяк, он снова погрузился в молчание.

– У него сильнейший отходняк, – сказала Алеф. – Слушай, ты можешь взять какой-нибудь шарик своей маме, если хочешь.

Что делает эти маленькие мирки такими притягательными? В чем их чарующая сила? 7 декабря 1972 года астронавты «Аполлона-17» сфотографировали Землю с расстояния восемнадцати тысяч миль от ее поверхности. На фотографии была запечатлена планета, частично скрытая клубящимися облаками, парящая в полном одиночестве, как голубой стеклянный шарик, в бескрайней черной бесконечности космического пространства. Это историческое изображение, получившее название «Голубой шарик», стало символом экологического движения и вызвало глубокий сдвиг в представлении людей о планете, превратив ее из чего-то непостижимо огромного и устрашающего в хрупкий, одинокий шарик, который можно держать в ладони или по небрежности раздавить каблуком.

При том, что «Голубой шарик» уменьшал ваше представление о Земле, он раздувал в вас чувство собственной значимости по отношению к ней, наделяя вас божественной перспективой и свободой действий. Иными словами это изображение вызвало нарушение масштаба, ошибку, от которой вы, люди, до сих пор не избавились. По мере того как растет ваше беспокойство из-за катастрофических последствий вашего поведения для биосферы, вы утешаете себя мыслью, что, заменив лампочку, переработав бутылку или выбрав бумагу вместо пластика, вы можете спасти планету.