Книга формы и пустоты

Книга

А в библиотеках случаются странные вещи, Бенни. Общественная библиотека – это святилище мечты, и люди здесь то и дело влюбляются. Ты можешь в это не верить, но это правда. В конце концов, книги – это произведения любви. Возможно, наши тела не созданы для того, чтобы наслаждаться тайнами телесного соединения, но даже самые сухие тома, самые неромантичные из нас способны помочь сбыться вашим мечтам.

26

– Я вижу, ты нашел Ангела, – произнесла Алеф, указав на открытку в его тетради для сочинений, таким тоном, как будто между ними не произошло только что нечто ужасно необычное. А может быть, ничего и не было. Сердце Бенни, хоть и билось несколько быстрее обычного, вернулось в грудную клетку. Маленькие, перепачканные краской руки Алеф, которые так нежно сжимали его сердце, были засунуты глубоко в передние карманы толстовки. ВАЗ продолжали спать в ложбинке между грудей, их усатый нос высовывался из-за «молнии».

Бенни посмотрел на открытку с существом в юбке.

– Да, – сказал он, пожимая плечами, как будто в этом не было ничего особенного: типа, ну да, нашел и, конечно, знал, что это Ангел, – но как только Бенни это произнес, он почувствовал себя очень глупо, и поэтому сразу же прибавил: – Хотя, вообще-то, я не думал, что это будет ангел….

– Это Ангел Истории, – сказала Алеф. – Так его называл Бенджамин.

Услышав это, Бенни почувствовал волнение и смущение одновременно – волнение от того, что она произнесла его имя, а смущение потому, что он не помнил, чтобы когда-либо говорил об ангелах или истории. Может быть, ее тоже донимают голоса?

– Я называл?

– Нет, не ты, – ответила она. – Один немецкий философ. Его фамилия была Бенджамин. По-немецки произносится Беньямин. А звали его Уолтер, или Вальтер.

Бенни никогда не слышал ни о Вальтере Беньямине, ни об Уолтере Бенджамине. Он даже не знал, что Бенджамин может быть фамилией и что имена можно произносить двумя способами. Это его встревожило. Как можно быть уверенным в том, что ты – это ты, если твое собственное имя оказывается таким ненадежным? Бенни обхватил себя руками. Он отчаянно хотел сменить тему, и как раз в этот момент его взгляд упал на маленькие листочки с надписями, вклеенные в его тетрадь для сочинений.

– Это тоже ты написала?

Алеф кивнул. Она указала на первый листок.

– Это Максон сунул тебе в карман, когда тебя выписывали. Кое-кто из наших любит встречаться здесь, в Библиотеке, так мы распространяем информацию. Максон сказал, что ты клевый. – Она указала на второй листок. – Это я положила в книгу, которую ты читал, чтобы ты не сдавался. А вот этот, последний – это ты уже сам нашел, случайно.

Алеф указывала на третий листок, про Гензеля и Гретель.

– Это строчка из песни Лори Андерсон, – продолжала она и, видя, что он никак не реагирует, добавила: – Такая певица, знаешь? Она суперкрутая.

Бенни все еще не понимал:

– Она оставляет рандомные записки в библиотечных книгах?

– Нет, это я оставляю. И не только записки. И другие вещи. Библиотека – это моя лаборатория. Как и больница. Да любое место, вообще-то.

– Ты ученый?

– Вроде того. Я художник.

Бенни посмотрел на кусочки бумаги.

– Это искусство?

– Ну, да. Иначе говоря, некое ситуационистское вмешательство в наше общее интеллектуальное достояние. Так это называет Би-мен. – Она склонила голову набок, а затем указала на стопки. – Если представить Библиотеку как проявление пространственно-временного континуума, то можно сказать, что я бросаю эти эфемерные нити через время и пространство, чтобы другие люди могли уловить их и двигаться по ним. Как ты, например…

Но Бенни на сей раз явно не уловил, поэтому Алеф попыталась снова:

– Окей, я вроде как кочевник, я брожу по лабиринту Библиотечного фонда и на развилках оставляю за собой след из хлебных крошек, отмечаю свой путь.

– Зачем?

– Не знаю. – Она пожала плечами. – Я занималась этим с детства, еще до того, как Би-мен сказал мне, что это искусство. Я устанавливаю связи между вещами. Это примерно как историю рассказывать.

Бенни посмотрел на записку, потом на текст открытке.

– Не понимаю. Какая тут связь?

– А, ну, тут некоторые строчки пропущены. Ты, наверное, нашел бы их, если бы продолжал искать. В общем, в песне Гензель и Гретель живут в Берлине. Это тот кусок, который ты нашел. В следующей части Гензель получает роль в фильме Фассбиндера, а Гретель задает ему вопрос об истории, и Гензель начинает пересказывать то, что Вальтер Беньямин написал об Ангеле. Вот как раз то, что написано на открытке. – Она взяла открытку, критически осмотрела ее и вернула ему.

– Это своего рода эзотерика. Да, наверное, мне следовало выразить мысль яснее.

Бенни не знал, что такое «эзотерика», но не мог не согласиться. Он перевернул карточку и еще раз перечитал текст на обороте.

– Здесь слова не хватает. Кстати, как называется этот ураган?

– Прогресс, – усмехнулась Алеф. – Неплохо сказано, как по-твоему? Беньямин говорит, что история – это просто одна гигантская, длительная катастрофа, которая продолжает громоздить мусор у ног Ангела…