И все же как выглядит сломанная история? В местных новостях передавали репортаж из центра города, где горел автомобиль. Одетые в черное погромщики в лыжных масках переворачивали мусорные баки, били стекла полицейских машин, разбивали витрины магазинов. Наклонившись к монитору, Аннабель просматривала кадры любительской съемки, ища Бенни. Может быть, это он? Она остановила кадр. Нет, это какой-то другой мальчик. «Освободите улицу! Очистите улицу! Все немедленно покиньте этот район!» – заревели мегафоны. Приближалась полиция в защитном снаряжении. Для разгона демонстрантов применяли водометы и слезоточивый газ. Аннабель слышала рокот вертолетов, но уже не понимала, откуда доносится звук: из телевизора или с улицы. То же самое и с сиренами: они воют в комнате или на улице? Близко или далеко?
Дорогая мисс Кониши,
Я сижу в темноте. На улицах бунтуют люди, страна разрушена и охвачена пламенем, мой сын снова сбежал, и я ничего не могу со всем этим поделать. Все, что я могу делать, это ждать, поэтому я решила пока написать вам.
Вы же, наверное, знаете, что у нас здесь только что прошли выборы. Я знаю, что в Японии примерно такая же демократия, как и у нас. Неужели и ваши политики ведут себя как хулиганы на детской площадке? Устраивают ли ваши граждане после этого бунты на улицах? Не помню, писала ли я, что зарабатываю на жизнь тем, что слежу за новостями. Не бог весть что за работа, но я могу заниматься этим на дому и получать за это медицинскую страховку, которую в Японии, кажется, вы получаете автоматически, это так? Это, должно быть, здорово. Мне нечасто поручают следить за международными новостями, поэтому я мало что знаю о Японии. В вашей стране школьники стреляют друг в друга? Горят ли у вас леса?
Я не хотела зарабатывать на жизнь таким образом. Это реально угнетает. В детстве я хотела стать детским библиотекарем. Я даже какое-то время училась на библиотекаря, но мне пришлось бросить учебу, когда я забеременела. Это нормально, ведь я люблю своего сына. Он – лучшее, что было и есть в моей жизни, но все же мне бы хотелось быть и библиотекарем, и матерью. И женой, потому что мне сейчас очень не хватает этого. Я так скучаю по Кенджи! Я все еще думаю, что если бы он был жив, у Бенни не было бы всех этих проблем. Я продолжаю винить во всем себя.
Вот, я только что позвонила в полицейский участок и заставила их принять мое заявление. Теперь я знаю, как это сделать, и у меня это хорошо получается. Скоро я буду знать всех дежурных офицеров по именам. Сегодня вечером со мной разговаривала женщина-полицейский, и она спросила, не поссорились ли мы с сыном накануне. Я честно ответила, что нет, не в этот раз. Первые два раза он злился на меня, но на этот раз я спала, когда он ушел, а перед уходом он сложил мои футболки. Это было как подарок! Он сложил их по вашему японскому способу, который я ему показала, и когда я проснулась, все рубашки были разложены в ящике по цвету. Мило, правда? Кто из детей еще так поступает? Но этого я полицейским не говорила.
В ночь смерти Кенджи, перед тем как он ушел из дома, мы поссорились. Я даже не помню, как это началось. С какой-нибудь глупости. Мы были в спальне, и он готовился к концерту. Может быть, он сказал, что придет поздно, чтобы я не ждала. Ждать я и правда терпеть не могу, но когда тебе говорят не ждать, это ведь еще хуже, понимаете? Я просто хотела, чтобы он остался дома. Я хотела, чтобы он захотел остаться дома с женой и сыном, и видимо, в глубине души я понимала, что он опять начал употреблять наркотики. А еще, помнится, я смотрела, как он застегивает фланелевую рубашку, и вдруг сказала что-то вроде: «ты уже не бываешь дома», или «мы тебя никогда не увидим», и он грустно улыбнулся мне и надел эту свою дурацкую шляпу-поркпай. Он выглядел так великолепно в этой шляпе, наверное, это и стало последней каплей – то, как великолепно он выглядел, и эта грустная улыбка. Он как будто соглашался, что я права, но при этом великолепно выглядеть, тусоваться в клубе и балдеть с группой – это якобы выше его сил, что, конечно, абсолютная ерунда. Он стоял перед зеркалом, поправляя наклон шляпы, и я как-то потерялась. Я ничего больше не сказала. Просто сидела на кровати, а он поцеловал меня в лоб и спустился вниз. Я слышала, как он взял в гостиной свой кларнет и надел пиджак.
Тогда я встала и спустилась на кухню. Он стоял перед дверцей холодильника и возился с магнитами. Тогда я этого не знала, но он писал мне стихотворение. «Я скоро вернусь», – пообещал он, но мы оба знали, что это неправда.
«Не утруждайся», – сказала я как можно холоднее, и когда он вышел через заднюю дверь, я взяла свой любимый розовый чайник, который стоял на столе, и бросила ему вслед. Чайник разбился об дверь. Я уверена, что Кенджи это слышал.
Вот стихотворение, которое он оставил мне на холодильнике:
Моя изобильная женщина мать богиня любовь
Мы симфония вместе
Я без ума от тебя
Я обнаружила это стихотворение позже той ночью, когда вернулась из больницы, но мой муж к тому времени был уже мертв.