Княжна Тараканова: Жизнь за императрицу

…Больной князь Орлов жил какой-то своей, лишь ему доступной жизнью. Он часами, а то и днями мог смотреть невидящем взглядом в одну точку – и кто знал, какие образы рождало его воображение, обрывки каких мыслей проносились в его голове? Иногда он повторял имя Кати, говорил с ней, как с живой. Но порой на него находило настоящее дикое безумие, приступы ярости, он кричал и стонал, он очень мучался, проклинал всех и вся, и Алехан, если находился в это время в Нескучном, испугано крестясь, бросался к брату, унимал его. Он боялся, что Григорий сломает двери или выпрыгнет в окно. Алексею приходилось просто биться с сумасшедшим, и сердце кровью обливалось…

Но однажды наступило прояснение… Алексей был в это время в комнате брата, и вдруг услышал, как Григорий тихо зовет его. Вздрогнул, обернулся. Григорий смотрел на него, грустно улыбаясь, и в его некогда прекрасном, а ныне осунувшемся, совершенно измученном лице, не было уже и тени безумия. И Алехан неожиданно, каким-то внутренним чутьем осознал – почему оно так. И похолодел. В подтверждение его внезапной догадки Григорий чуть слышно произнес:

– Священника! Брат, скорей… Я не хочу… не могу уйти… так.

Алексей Григорьевич поспешил исполнить его желание.

Пока ездили за священником, младший Орлов, вернувшись в комнату брата, сел подле него и принялся молча (слова сейчас не имели смысла), неотрывно на него глядеть, зная, что это последние часы, которые они проводят вместе на этой земле… Григорий, грустно улыбнувшись, также без слов, тихо взял его руку, крепко сжал… Так они и сидели, и молчали, и думали, и вспоминали, и взглядом прощались друг с другом. Пока не появился батюшка…

Алексей вышел за дверь, прошел в маленькую смежную комнату и, тяжело опершись локтями о подоконник, уронил лицо в ладони. И простоял так, не шелохнувшись, пока вновь не позвали к брату.

Священник исповедал и причастил умирающего. Теперь темные глаза Григория тихо сияли, и лицо просветлело, вновь стало красивым, но уже какой-то особенной красотой. Алексей Григорьевич бросился к нему, споткнулся о стоящее рядом кресло, упал на колени и, не вставая, прижал Григория к груди. Наступила удивительная тишина, в которой лишь негромко, плавно, словно уже из другого мира доносился голос батюшки, читавшего отходную…

Григорий пошевелился в объятьях Алексея, прошептал:

– Простите! Все простите меня.

Через несколько минут он скончался на руках своего любимого брата. Младший Орлов не сразу понял, что держит в объятьях уже остывающий труп. А когда понял, то сильно вздрогнул, и, припав головой к груди почившего, дал наконец волю рыданьям…

Через вымытые до хрустальной чистоты стекла апрельское солнце проливало в комнату потоки света, за окном, перекрикивая друг друга, чирикали от счастья воробьи, пела свою песенку капель, всегда одну и ту же, и вечно новую. Весна… Жизнь… Было 13 апреля 1783 года.

*

Когда весть о смерти Григория Григорьевича Орлова дошла до императрицы Екатерины, она остолбенела, а придя в себя, разрыдалась. Запершись в своих покоях, государыня предалась воспоминаниям, сопровождаемым горькими слезами. Все плохое ушло навсегда, она вспоминала счастье с человеком, некогда столь сильно любимым, с которым она пережила так много, тринадцать лет деля с ним горе и радость…

И еще долгое время при упоминании имени князя Григория Екатерина начинала задыхаться от слез. Она раньше и не представляла в полной мере, какие глубокие корни пустила в ее сердце старинная привязанность.

Почти одновременно с Орловым ушел на тот свет Никита Иванович Панин, уже отставленный Екатериной от дел, и государыня с грустью удивлялась такому совпадению – два непримиримых при жизни политических врага, обретут ли они наконец примирение за гробом?

Впрочем, долго грустить было некогда – все внимание, все заботы привлекал юг. Манифест о присоединении Крыма к России был подписан еще 8 апреля, а затем светлейший, уже давно посовещавшийся на сей предмет с императрицей, отправился к действующей армии на случай открытия Турцией военных действий. Гениальный Потемкин провел операцию безболезненно – крымцы присягнули на верность России.

Радость императрицы по этому случаю была, однако же, омрачена ужасным известием: заразившись в Крыму моровой язвой, Григорий Александрович находился при смерти. Он уже исповедался и причастился, царица уже послала курьера опечатать его документы, дабы содержащиеся в них государственные тайны не попали в руки посторонним. Екатерина горько плакала, оставаясь одна, она, теряя голову, умоляла Бога помиловать и ее, и Потемкина. Она до сих пор нежно любила этого человека, но в еще большее отчаянье ее приводила мысль, что она теряет незаменимого помощника, соправителя.

– Господи, спаси его! – молилась государыня. – Не то все – в прах! Все старанья, все жертвы… Без него… Не сейчас, Господи! Возьми у меня несколько лет жизни, а его – помилуй!