Княжий удел

Шемяку вышли встречать шумной толпой. Нет прежней гордыни в московских боярах, ломают перед галицким князем шапки, кланяются низко, показывая плешивые головы.

— Ждем тебя, князь. Ждем тебя, хозяин, — ласково говорили бояре. — Все глаза просмотрели.

— Почему тогда врата не открыли? — укорил Дмитрий. — Грех на себя взял, вратника убил.

Дмитрий подумал, что вечером придется замаливать этот грех, невинную душу погубил. Авось смилуется Христос, отпустит и на этот раз ему нечаянное прегрешение.

— Замешкались, батюшка, — охотно винились бояре, — ты уж не серчай на нас, прости.

Много раз Шемяка проезжал по Арбату до Китай-города удельным вотчинником и вот сейчас ехал великим князем Московским.

— Куда мы теперь, государь? — поинтересовался Иван Ушатый.

— Куда? — на мгновение задумался князь. — Во дворец к тетке едем. — Князь повернул коня к великокняжескому двору.

Впереди Дмитрия шли расторопные рынды. Они живо растолкали стражу, поотнимали у нее бердыши, и, когда путь во дворец был свободен, Дмитрий Шемяка гордо поднялся по парадной лестнице.

Дмитрий Юрьевич застал тетку в своих покоях. Не любила сиживать княгиня в одиночестве — вот и сейчас вокруг нее кружился целый ворох девок: меж собой играют, а госпоже смотреть в радость.

Дмитрий слегка поклонился великой княгине, зло зыркнул в сторону девиц, и они, заметив недобрый взгляд Шемяки, попытались упорхнуть в смежные покои.

— Куда? — прикрикнула на девок великая княгиня. И Дмитрий понял, что тетка по-прежнему сильна и не утратила с годами властной натуры. — Или вы забыли, что я великая княгиня? Дмитрий всего лишь гость угличский!

Застыли девки, ожидая распоряжения госпожи. Хоть и добра к ним государыня, но спина каждой из них помнит ее тяжелую княжескую руку.

— А теперь прочь подите! Мне с племянником потолковать нужно.

Девки разбежались, а Софья Витовтовна продолжала:

— Сын мой в матушкины покои стыдился заглядывать, а тут галицкие князья стали шастать на женской половине, как у себя в сенях!

Шемяка усмехнулся:

— Только ведь, тетка Софья, не гость я галицкий, а князем Московским сюда вернулся.

— Один был князь Московский на Руси, мой сын Василий. А теперь, стало быть, еще один сыскался? Только ведь двоим на троне не усидеть.

— Верно, Софья Витовтовна, не усидеть, — охотно согласился Дмитрий Шемяка. — Вот поэтому я буду сидеть один.

— Значит, московским князем хочешь быть… Может, прикажешь мне встать перед тобой, в ноги поклониться и руку поцеловать, как своему государю? Не помнишь, как я тебя за уши драла, когда ты к дворовым девкам под платья ручищами лазил? — сурово спрашивала тетка.

Дмитрий нахмурился, задел его теткин упрек.

— Что было, то прошло, Софья Витовтовна, а только теперь я князь Московский! А сейчас, тетка, с глаз моих долой! Эй, стража, где вы там запропастились?! Долго ли еще вас князь Московский дожидаться будет? Уведите великую княгиню!

На голос князя вошли рослые молодцы и, явно стыдясь своих громадных тел перед хрупкой великой княгиней, заговорили, словно извиняясь:

— Пойдем из палат, Софья Витовтовна. Место для тебя уже заготовлено.

— В монастырь ее затолкать! — наказал Дмитрий. — Стеречь покрепче, чтобы смуту сеять не могла. Да позвать ко мне князя Можайского!

Явился Иван Можайский. Он уже признал в Дмитрии Шемяке старшего брата и склонил непокрытую голову ниже обычного.

— Бунтуют бояре, — заговорил Иван. — На Ваську-ирода ссылаются, говорят, с дружиной он, дескать, явится.

— Явится, говорят? — нахмурился Шемяка. — Собрать всех бояр скопом да выпороть на московском дворе прилюдно. Чтоб дерзить неповадно было. Казну их забрать и на мой двор свезти. А ты, Иван, с верными людьми езжай в Троицу и перехвати Ваську с чадами… Не ровен час, и вправду с дружиной явится.

Троицкая лавра стояла в снегу.

Пушистые хлопья белым покрывалом укутали землю, запеленали в сверкающую накидку одиноко стоящие скирды, жалкие развалюхи-избы, крытые соломой, которые боком жались к монастырской стене. На башне, у ворот монастыря, сидел крупный ворон, он то и дело поднимал крылья и громко каркал, водил головой, стряхивая с себя снег. Потом снова надолго замолкал, погружаясь в свои невеселые думы. Ворон жил уже триста лет, и ему было что вспомнить за долгую жизнь. Он помнил это место пустынным, тут когда-то рос густой дубравник, позже он был выкорчеван горсткой монахов-отшельников, облюбовавших этот край. А сейчас здесь стоял сильный монастырь, который своим могуществом подчинял себе все больше земель в округе.

Снег шел густо, доставляя птице беспокойство, подняться бы с места да лететь прочь, но мудрая старость подсказывала, что надо беречь силы, и ворон терпеливо пережидал снег.