Княжий удел

Борис скривил лицо, и от этого тени на скулах сделались еще глубже. Читал князь внимательно, и боярин следил за его глазами, которые становились все серьезнее, а когда наконец Борис одолел грамоту, боярин Ушатый не выдержал, первый заговорил:

— Что скажешь, князь?

— Стало быть, и суздальские князья тоже за Дмитрием пошли?

Борис Александрович сразу спросил о главном: Суздаль — давний враг Москвы. Как не помнить, что Нижний Новгород поначалу был за Суздаль — и здесь Москва удельных князей обидела.

— Как им не вступиться за Дмитрия Юрьевича, если он суздальским князьям обратно старую вотчину передает, а кроме того, еще Городец и Вятку.

— И все даром? Не похоже это на Дмитрия, — хмыкнул князь Тверской Борис.

— Почему же даром? Нет! — отвечал боярин. — Суздальские князья его старшим братом обещали звать. Соглашайся, Борис, один можешь остаться. Хоть ты и великий князь, но тверской! С московскими князьями тебе не тягаться. Подомнет тебя Васька под себя, а Дмитрий Юрьевич прежние вольницы уделам обещает. Иван Андреевич Можайский и Михаил Андреевич Белозерский тоже нашу сторону приняли. — Ушатый помолчал немного, а потом продолжил: — До тебя я не сразу добрался — ось сломалась! Так вот, я к одному хозяину заехал, а он меня спрашивает: «Правду говорят, что Василий Васильевич казанскому хану Московское княжество отдал?» Вот такой слух по Руси бродит.

— И что же ты ему на это ответил?

— А что тут ответишь?! Разве не он привел супостатов на нашу землю? Ходят по стольному граду в своих мохнатых шапках, как у себя в улусах! Отдал им Васька в кормление деревни наши, а Мещерский Городок, где Александр Невский схоронен, ханскому сыну Касиму достался. Так в народе и стали его Касимовом величать. А где мощи Александра Невского покоились, теперь там мечеть стоит. Вот так-то, князь! Решайся, потом поздно будет. Вся земля теперь Русская за Дмитрием Юрьевичем. Да и как Василий может называться великим князем, если в полоне вражьем побывал.

Князь Борис вытащил из шайки ноги, которые покраснели от пара, и прогнал в сердцах девку:

— Иди! Сам обуюсь!

Сапоги князь надевал не спеша, заправляя портки в узкие голенища, накинул теплый тулуп на плечи, а потом сказал:

— Ладно… так и быть! С вами я буду. Только крестного целования с меня не бери. Не дам! А теперь пойдем выпьем, устал ты с дороги и промерз, видать.

Василий Васильевич теперь все время проводил в молитвах. А то вдруг неожиданно собирался и уезжал из Москвы на богомолье в дальние монастыри. Дорогу чаще проходил пешком, накладывал на себя непосильную епитимью: совсем отказался от мяса, не пил вовсе вина и, простаивая по многу часов кряду на коленях, молился. В церкви он любил оставаться в одиночестве, ему казалось, что так его раскаяния достигнут цели.

Прошка Пришелец пробовал отвлечь государя от тяжелых дум: приглашал во дворец скоморохов, шутов, заставлял баб водить хороводы, но государь прогонял его прочь.

— До веселья ли мне теперь! Не знаю, когда и грех-то свой замолю, — жаловался он. — Не тревожил бы ты меня, Прохор, не отвлекал от мыслей о Боге.

То, чего не замечал великий князь, видел Прохор Иванович и в который раз пробовал растрясти князя.

— Оглянись вокруг, государь, неужели ты не видишь, как братья супротив тебя сговариваются. А бояре, что раньше кланялись низенько, теперь нос воротят. Все они великим московским князем Шемяку видят!

— Неразумные речи твердишь, Прохор, — на миг оживал Василий Васильевич, — я великий князь, я им и останусь.

— Видно, мало тебя обманывали, если ты до сих пор слеп! Вчера Голованы гонца отправили к Дмитрию, за каждым шагом твоим следят. Когда ты на богомолье в Ростов Великий поехал, так за тобой в трех верстах сотня воеводы Челядны волочилась. Все боятся, что ты с другими князьями свяжешься да замыслы их коварные прервешь. А давеча к тебе дьяк с бумагой пришел, письмо ты собрался писать, так одна из девок твоих сенных под дверьми слушала, о чем письмо. Я эту девку повелел на дворе выпороть, чтобы другим неповадно было.

— Не могут князья против меня пойти. Мы крестным целованием повязаны, — устало возражал Василий.