Обычно Константин никогда не менял своих решений, но и в этом правиле мы найдем исключение, которое только лишний раз подтверждает его.
Случай с воеводой Ратьшей и впрямь стоит несколько особняком. Никогда ни до, ни после него князь не возвращал из опалы людей, заново одаривая их своей лаской и милостью.
Трудно даже предположить, что именно побудило его так поступить. Во всяком случае, в летописях про это упоминается очень глухо и никаких причин такому поступку не приводится.
Остается лишь выдвинуть следующую гипотезу. Вероятно, устроив весной 1217 года обычный смотр своей дружине, который по причине обыденности не был упомянут ни в одной летописи, Константин пришел к выводу, что боеспособность ее крайне низка, а боярин Онуфрий не соответствует должности воеводы и его надо заменить.
Иных кандидатур, кроме Ратьши, у Константина не было, и поэтому пришлось прибегнуть к помощи опального боярина.
Этим, кстати, можно пояснить и первую причину охлаждения в отношениях Константина и Онуфрия. Недоверие и смещение с должности изрядно огорчили последнего, и он затаил в глубине души обиду за такую, с его точки зрения, несправедливость, которую так никогда и не простил князю.
Вообще, Константин умел и поощрять людей просто за добросовестную, честную службу, причем невзирая на занимаемую ими порою весьма скромную должность. Как говорится, рука его была хоть и тяжела, но зато и щедра. В качестве примера достаточно указать на дворского Зворыку, ведавшего всеми княжескими скотницами.
В истории Руси до этого практически не было ни одного случая, чтобы человек, стоящий столь низко на иерархической лестнице, был упомянут в летописях как удостоенный золотой гривны.
Глава 9
Дата
Что же касается Купавы, то после тех поцелуев и жарких объятий, дабы не дразнить гусей и из опасения перед мстительностью Феклы, уже через несколько дней княжеским повелением она под официальным предлогом — за ненадобностью — была отправлена в числе прочих домой, в маленькую деревушку с ласковым названием Березовка.
Поначалу там к ней попытался было пристроиться местный тиун[30], не веря, что князь приедет к своей опальной любовнице. Так уж случилось, что свой решительный штурм этот местный сердцеед наметил на вечер первого после возвращения Купавы в отчий дом визита князя.
Константин как раз подъезжал к ее избе, сопровождаемый верным Епифаном, и уже спешился у жиденького покосившегося плетня.
В это время дверь низенькой избушки растворилась и из глуби ее недр чуть ли не под копыта лошадям кубарем выкатился какой-то худенький коротенький мужичонка в разодранной до пупа белой рубахе.
Костя поначалу даже не сообразил, в чем тут дело, и первым правильный вывод сделал Епифан. Не дожидаясь княжеских указаний, он молча приступил к активным действиям.