Княжья доля

— И получится, что в Ожске и окрестностях знают метрическую систему, а на остальной части Рязанского княжества, которое раз в десять больше моей территории, по-прежнему будут пользоваться прежней, — хмыкнул Константин. — И что тогда выйдет, Миня?

— Неправильно выйдет, — вздохнул он.

— Хуже, — поправил Константин. — Ты мне весь торг загубишь эдакими новшествами. Купцы вообще откажутся приезжать, и останусь я без гривен. А князю без гривен все равно что дружиннику без меча — никак нельзя.

— Жаль, но придется отложить, — сделал вывод Минька.

— Это, кстати, к вопросу о том, чтобы немедля принять решительные меры, как ты тут накануне передо мной распинался, — напомнил Константин. — Если уж, как сам видишь, даже самые что ни на есть мирные торговые вопросы с кондачка не решаются, то что говорить о еще более серьезных, где на кону власть.

Юный изобретатель стыдливо потупился.

— Погорячился я, — проворчал он сконфуженно.

— А горячиться нельзя. Если по-крупному, то вполне хватит всего одной ошибки, чтобы запороть все остальное. Впрочем, сейчас речь не об этом, и вообще мы изрядно отвлеклись, — решительно отодвинул Константин в сторону политику и возвращаясь к прежней теме. — Итак, пока ориентируемся на то, что уже имеется. Про пядь я уже вам рассказал. Добавлю только, что это была малая, а есть еще и большая, когда используется расстояние между концами вытянутого большого и среднего пальца. Или мизинца.

— Так какого все-таки пальца? — не понял Славка.

— А ты растопырь ладонь и попробуй замерить, — предложил Константин. — На самом деле разницы практически нет.

— Ну да, — недоверчиво хмыкнул Славка и тут же ударился в практику замеров на собственных руках. Уже через пару минут, убедившись в чужой правоте, он сконфуженно засопел и мрачно заявил: — А все равно это неправильно. Надо либо одним, либо другим, а так анархия какая-то.

— Не спорю, — тактично согласился Константин. — Но с такими продолжительными комментариями мы не закончим и до завтрашнего вечера.

Славка тут же зажал себе обеими руками рот и клятвенно пообещал:

— Все-все. Молчу как рыба об лед.

Константин с подозрением покосился на него и продолжил:

— Что касается последней пяди, то она равна малой плюс два или три сустава указательного пальца.

— Так два или три? — недоуменно переспросил Минька, обета молчания, в отличие от Славки, не дававший.

— Когда как, — пожал плечами Константин. — Как с продавцом договоришься.

— А если их в сантиметры перевести, чтоб попроще было? — не унимался Минька.

— Малая пядь составляла примерно девятнадцать сантиметров, — покорно удовлетворил Минькино любопытство Константин. — Большая потянет где-то на двадцать два или двадцать три, а пядь с кувырком колеблется от двадцати семи до тридцати трех. От них отталкивались остальные меры длины. Например, локоть был равен двум пядям, а четыре локтя — это уже сажень. Они тоже разные. Есть простая. В ней где-то сто семьдесят пять — сто семьдесят шесть сантиметров. А еще есть маховая. В той больше двух метров.

— А можно про все остальное завтра? — попросил Славка. — Ей-богу, в голове не укладывается. Все забуду.

— И правильно сделаешь, — проворчал Минька. — Тут не запоминать, а менять все надо. — Но, спохватившись и виновато посмотрев на Орешкина, добавил: — Потом.

— Об этом мы уже говорили, — согласно кивнул Константин. — Потом непременно поменяем и упорядочим, равно как и алфавит, цифирь и прочее. А отец Николай тебе поможет. Я полагаю, что эти дела тебе, отче, придутся по душе, ибо ни с новым оружием, ни с убийствами они никак не связаны.

— Это — нет. А ваше занятие?

— Ты предлагаешь никому не касаться ничего нового? — прищурился Константин. — С одной стороны, я тебя понимаю. Наворотим дел, а потом в кусты, в смысле назад в свой век. Тем более что ничего уже, скорее всего, исправить будет нельзя, ибо навряд ли нам дадут вторую попытку.

— Вот-вот, — вздохнул отец Николай. — Выходит, это единственная. Вот потому я и предлагаю не касаться ничего из того, что связано с новым оружием. Ну сами посудите — это же явно неверный путь, который приведет все человечество к гибели даже раньше, чем оно само пришло бы к ней. Может статься, уже в восемнадцатом веке все кончится ядерной катастрофой, а то и чем похуже.

— Куда уж хуже, — хмыкнул Константин, но перебивать не стал, решив дать ему выговориться до конца.

Зато вместо него это сделал не на шутку распетушившийся Минька:

— Кажись, я врубился. Догнал я тебя, святой отец. Ты хочешь, чтобы мы сидели сложа руки и молчали, в ожидании пока татары не придут. А как ты людям в глаза смотреть будешь, когда их при тебе убивать начнут, резать, грабить, насиловать?! Или к Мамаю на поклон пойдешь?!

— К Батыю, — поправил Константин.

— Да не все ли равно? Хоть к Наполеону! Думаешь, он тебя послушается? А нам всем надо дружно подставить правую щеку, когда слева по челюсти съездят.

— Левую, — вновь внес негромким голосом Константин свою правку и, заметив озадаченное лицо Миньки, пояснил: — В Библии бьют по правой, после чего рекомендуют подставить левую.