Князь Олег

— То-то и видно! — пробурчал Руальд и настороженно проследил, как сопровождавшие племянника Альмы угры вскочили на своих коней и повернули в сторону стана своего воеводы…

Олаф выслушал сообщение Стемира о требовании Альмы и хмуро проговорил:

— Значит, белые мадьяры просят… Ты знаешь, что это означает?

Стемир пожал плечами.

— Белые мадьяры, хаканы хазаров, правители Рима и Греции, Египта и Вавилона, Иерусалима и Византии, турков и арабов, правители южных и северных, западных и восточных народов — все произошли от одной императорской семьи, жившей в глубокой древности в Тибете! Вот этот знак, знак жеста от левого плеча к земле, и этот знак — приложение пальцев ко лбу — есть доказательство истинного происхождения правителей всех народов! И я выполнял волю тех людей. Стемир! Ты должен будешь мне помочь убедить военный совет в необходимости выполнить просьбу Альмы.

Стемир вздрогнул, бросил пытливый взор на друга и грустно спросил:

— Иного выхода нет?

— Нет! У нас положение тоже нелегкое. Охотники перебили всю дичь, которая водилась поблизости от города, хлеба мало. Ягоды, грибы и орехи пригодятся зимой, а рыба и пшено уже надоели всем. От осады устали и мы, Стемир!

Но отважный секироносец посмотрел на Олафа странным взглядом и тихо, но торжественно проговорил:

— Впервые я понял, что такое воля неба!

— Спасибо тебе, Стемир, за великодушие и мудрость! Я не ожидал от тебя такого быстрого понимания во всем, — взволнованно сказал Олаф, пожимая плечо друга.

Стемир ответил молчаливым кивком, но, немного подумав, напряженно спросил:

— А что ты думаешь об Экийе?

У Олафа вырвался глубокий горький вздох Как не хотелось сейчас смотреть другу в глаза и видеть в них немую укоризну и одновременно надежду, и Олаф, пересилив себя, неожиданно искренне ответил:

— Ничего не думаю… Стараюсь не думать, а когда думаю, то в душе кипят горечь, смута и боль… Ну, конечно, я не выдам ее этим мадьярам.

Стемир перевел дух и улыбнулся:

— А как же мы пропустим мадьяр через город с их дикой конницей? Да они могут спалить Киев!

— А вот это мы с тобой сейчас и обсудим. Садись!

Весь город в эти дни напоминал разворошенный огромный муравейник, жилища были раскрыты и безжалостно опустошены. Город был затянут серой дымкой, стелющейся вдоль его обнаженных деревянных улиц, вдоль его глинобитных мазанок, каменных теремов и дворищ, заселенных знатными воеводами и дружинниками киевского князя. Но город трудился без устали, готовясь оставить свои жилища ровно на один день.

Ремесленники беспорядочно складывали свои изделия в корзины и торопливо грузили их на телеги, чтобы отвезти затем в калиновый лес, где прятались женщины с малолетними детьми, а накопившийся мусор ловкие мастера закапывали в ямы за домами или сжигали.

Детвора, та детвора, которая умела уже кое-что мастерить, под присмотром стариков возбужденно и радостно таскала ветки деревьев и плела из них щиты, сиденья или маскировочные заграждения.

Купцы тревожились и хлопотали больше всех. Ямы приходилось рыть глубокие и преимущественно ночью, ибо никто не должен видеть, где и какие погреба скрывают добро знаменитых киевских менял и торговцев, которые благодаря успешным походам князей Киева — Бравалина, Аскольда и Дира — сумели приумножить потомственное добро своих родов.

Спокойными в своей деловитости оставались только ратники Киева. Одни из них заботились о приготовлении клинков, секир, луков и множества стрел. Другие заготавливали с детьми плетеные заграждения, которые надо было расставить по обеим сторонам улиц, где пройдут мадьяры. А третьи несли неустанный дозор за мадьярами, чьи атаки на киевских валах временно прекратились, а вежи стали больше напоминать истинное кочевое жилище, нежели прежде: с них были сняты дополнительные метательные сооружения и маскировочные пышнолиственные заграждения, но расцепить и развести в разные стороны свои укрепленные кибитки мадьяры пока или не торопились, или… Вот почему Олаф и Стемир постоянно опрашивали дозорных, не затеяли ли какой-нибудь обман мадьяры-угры под предводительством белых мадьяр, пока в Киеве царит такая суматоха.