Князь Мещерский

– Ну, что, – сказал, когда оба устроились на стульях. – По моему профилю четверо. Две паховых грыжи, одна пупочная – все три операбельные, плюс паренек с гангреной ступни. Этому – срочная ампутация. Согласны, Николай Павлович?

– Да! – кивнул Ропшин.

– Тогда предлагаю оперировать. Если разрешите, сделаю сам.

– Пожалуйста! – обрадовался Ропшин. Интересно посмотреть на работу знаменитости. – Которого из четверых?

– Всех.

– Как всех? – растерялся Ропшин. – Их же четверо.

– На фронте мне приходилось делать по десятку-полтора операций в сутки. Бывало и больше. Здесь случаи несложные.

– Что, прямо сейчас? – спросил Ропшин растерянно.

– Зачем? Чаю попьем, подарки посмотрим. Тем временем операционную подготовят, инструменты простерилизуют, больных подготовят. Вы их эфиром усыпляете?

– Да! – кивнул Ропшин. – Гордей Федорович занимается. Очень наловчился.

– Вот и замечательно! Распорядитесь, и пойдем смотреть подарки.

Содержание ящиков Ропшина потрясло. Нет, инструменты, конечно, хороши, но и у него не хуже. Добился в земстве, чтобы закупили. Хотя новые, конечно, пригодятся. Но лекарства! Стрептоцид еще худо-бедно в больницу завозили, хотя и мало, лидокаина он не видел вовсе – его поставляли только в армию. Это ж как дело облегчит! Те же зубы драть можно под местной анестезией, а то сил нет смотреть, как люди мучаются. Небольшую операцию провести… О тубазиде слов нет вообще. Ропшин читал об этом лекарстве, но знал, что оно проходит испытания.

– Точно лечит туберкулез? – спросил с сомнением.

– Не сомневайтесь! – уверил Мещерский. – Результаты отличные. А что, очень нужно?

– Есть в деревнях очаги, – кивнул Ропшин. – Мужики с отхожих промыслов привезли. Народ темный, представления о болезни никакого, заразили семьи – свои и соседей. А лечить нечем.

– Вот и попробуйте. Дозировку я вам скажу. По итогам напишите статью в медицинский журнал.

– Считаете, напечатают?

– Непременно. С руками оторвут. Опыт применения тубазида в земской больнице… О таком еще никто не писал.

Ропшин на миг взлетел в эмпиреи. Его статью опубликует столичный журнал! Коллеги прочтут, однокурсники, с которыми он учился в университете…

– Обязательно напишу! – заверил гостя.

– Вот и замечательно, – кивнул князь. – Возникнут трудности с публикацией, пишите, не стесняйтесь. После того, как в Сорбонне меня сделали почетным доктором, наши медицинские журналы пожелали ввести такую важную персону в состав редколлегий, – он улыбнулся. – Посодействую.

Ропшин поблагодарил – такое обещание дорогого стоит, и предложил гостю позавтракать – зря, что ли кухарка старалась? Ради такого случая в деревне двух куриц купили, дворник их с утра зарубил. Дорогое угощение[80]. Силы им понадобятся – операции предстоят.

Князь не стал чиниться и позавтракать согласился. Они пили чай, когда в столовую вошла взволнованная медсестра.

– Николай Павлович! – сказала расстроено. – Пациент от операции отказывается.

– Который? – спросил Ропшин.

– Тот, что с гангреной. Говорит: «Не дам ногу резать!» И все!

– Помрет ведь, дурень! – сказал Ропшин в сердцах.

– Позвольте мне с ним поговорить? – спросил князь.

– Извольте, – развел руками Ропшин.

Они прошли в палату. Там Мещерский взял стул и сел рядом с койкой паренька. Тот встретил врача хмурым взглядом.

– Ногу резать не дам! – сказал зло.

– Помрешь! – не сдержался Ропшин.

– Погодите, Николай Павлович! – князь поднял руку. – Тебя как зовут? – спросил пациента.

– Матвей, – буркнул тот.

– Почему ты отказываешься от операции, Матвей?

– Кому нужен безногий? – сердито сказал паренек. – Какой из меня после такого работник? Ни землю пахать, ни траву косить… Кто меня кормить будет? На паперть идти, милостыню просить? И замуж за меня никто не пойдет, – вздохнул он.

– А что, кроме как землю пахать, заняться нечем? – спросил князь. – Руки-то остаются. Сапоги тачать, конскую сбрую мастерить, одежду шить – занятий много. Добрый мастер хорошо зарабатывает. И насчет ноги ты не прав. Дам адрес, съездишь в Москву, там протез сделают. Бегать на нем не сможешь, а ходить – запросто.

– Так деревяшка денег стоит. Где взять?

– Управляющий имением даст, я распоряжусь. Лучше скажи, чем бы хотел заняться после операции?

– Тулупы и полушубки шить, – сказал паренек, подумав. – Мой дед умел, и меня учил, пока жив был. Но вручную это долго. Машину бы швейную! – он мечтательно закатил глаза. – «Зингер». Она кожу берет.

– Будет тебе «Зингер»! – кивнул Мещерский.

– Вправду? – не поверил паренек. – Не врешь, барин?

Ропшин вздохнул и покачал головой.

– Слово князя! – сказал Мещерский. – Дам команду управляющему, купит. Согласен?

– Режь, коли так! – кивнул паренек.

– С чего такая щедрость, Валериан Витольдович? – спросил Ропшин после того как они вернулись в кабинет. – Швейная машина по крестьянским представлениям – целое состояние. К Матвею невесты в очередь встанут!

– Вот и хорошо, – улыбнулся Мещерский. – Приятно делать человека счастливым.

– А то, что вы ему жизнь спасете, не считается?

– В его возрасте люди не ценят жизнь, поскольку не имеют представления о ее ценности.