Князь мертвецов-2

Автоматон перешел на размашистую рысь. Макушка Даринки въехала альву под челюсть, оба взвыли сквозь стиснутые зубы и… промолчали. Паро-конь вылетел на незнакомую улицу, но Ингвар сразу понял, что это граница еврейского квартала: теперь ее легко было отличить по новеньким фонарям. Рядом, баюкая на руках топор, стоял Митя. Он запрокинул голову и не отрывал от фонаря глаз.

Фонарь… горел. Прозрачный огонь за стеклом почти таял в свете дня, но вокруг фейерверками разлетались искры, так что фонарь окружал неистово пылающий ореол, а из-под него короткими, судорожными рывками вырастала… тень. Вот она была совсем коротенькой, вот дернулась и подросла немного, вот дернулась опять… Пара не успевших сбежать от Истинного Князя с топором погромщиков замерла, будто завороженные, и глядели в эту тень неподвижными, остановившимися глазами.

Ингвар сам не понял, как выскочил из седла:

— Это… что такое?

— Полагаю, реальность. — не оборачиваясь, обронил Митя.

Голос его сперва прозвучал странно гулко, а потом увяз… будто в тумане. Шею пощекотало что-то холодное, омерзительно влажное. С трудом оторвав глаза от корчащейся, как в припадке, тени, Ингвар обернулся…

Туман полз. Фонарь словно курился, вместо дыма распуская вокруг себя его вязкие клубы. Туман ручейками тёк в переулки, его гибкие щупальца шевелились на фасадах домов, точно огромное морское чудовище цеплялось за них, пытаясь вползти в город.

— Реальность? — повторил Ингвар, пятясь от потянувшегося к нему туманного отростка. Больше всего он надеялся, что вот это — вовсе не реально. Он закроет глаза — и оно исчезнет, потому что для одного дня и так — довольно!

— От фонарей до провокаторов — не слишком ли много суеты для еврейского погрома? — отозвался Митя.

— Мы не навязывались. — пробормотал альв.

— Я говорю о расходах. По всему выходит, что погром — всего лишь инструмент. — Митя не отрывал взгляд от полыхающего, как маленькое солнце, фонаря и корчащейся под ним тени. — А на самом деле господа Лаппо-Данилевские задумали нечто масштабное… Или не только они…

Тень еще раз, рывком, дернулась, почти упершись Мите в подошвы ботинок, зашевелилась, и начала подниматься, чавкая, как стекающая смола. Только текла она не вниз, а вверх, складываясь в невысокую кряжистую фигуру. Нет! В половину кряжистой фигуры, причем… непонятно какую!

Выросшее словно из-под земли… существо, человеком, вне сомнения, не было. Ростом оно доставало человеку едва по пояс… И тут же вымахало втрое, нависая, как гора! У него была одна рука и одна нога, а от тела — только половина, левая! Нет, правая! Нет, все же левая…

Ингвар судорожно моргнул: видимой становилась то одна часть, то другая, мелькали рука-нога-голова, тут же пропадая, менялся рост, ширина плеч, будто существо это то выглядывало сквозь туманную завесу, то пропадало за ней снова…

— Кажется, я знаю, что это такое! — подрагивающим голосом выдохнул альв.

Существо гулко расхохоталось, сверкнув сквозь туманное марево хищными клыками:

— Надо же, альв! А говорили — нету! — голос создания звучал так, будто не один, а десяток голосов говорили в унисон, произнося одну и тут же фразу. — Умри, Ивовый Лист!

Сверкнула сталь — изменчивое тело этого создания вдруг обросло десятком рук, и в каждом ослепительно и страшно сверкал меч. Существо ринулось — на альва.

И врезалось в красное пожарное ведро.

— Он не альв. А смерть тут — в моем веденье! — прошипел Митя и оскалился навстречу врагу улыбкой черепа.

Глава 27. Оборотни и чудовища

Аркадий Меркулов проморгался от ослепившей глаза вспышки, но… ничего не увидел. Вокруг стоял туман. Густой, как кисель. Плотный и душный, как пуховая перина летом, но не жаркий, а леденяще-холодный. Он оседал на коже крохотными маслянистыми каплями, и оставлял после себя одновременно мерзкое и… чуждое ощущение.

Он протянул подрагивающую руку… До запястья она была еще видна, а дальше пальцы тонули в сером мареве. Вдруг отчетливо представилось, что стоит податься чуть вперед, и они коснуться чего-то… кого-то… того, кто прячется в тумане. А вот прямо сейчас этот кто-то… что-то… глядит на шарящие вслепую пальцы и скалится в злорадной усмешке. А потом предвкушающе облизывается длинным жабьим языком. Пришлось приложить изрядное волевое усилие, чтоб не отдернуть руку, а деланно-спокойно убрать обратно. Вокруг снова сомкнулась невещественная и в то же время непроницаемая стена тумана.

— Хорунжий? Княжич? — негромко позвал Меркулов.

Он был уверен, что никто не ответит, но вроде бы неподалеку голос младшего Потапенко хрипло пробормотал:

— Я-то здесь… Понять бы, вы где?

— Понять бы где это — здесь? — с другой стороны откликнулся княжич Урусов.

— На улице мы, ваши благородия, я вона, за забор держусь! — отозвался кто-то из казаков — если ориентироваться на слух, Меркулов мог бы поклясться, что голос звучал сверху, будто казак вместе с конем оказался на крыше. — Ишь, туману жидовня напустила! Не иначе, чтоб мы до них не добрались.

— И не спасли? — хмыкнул Урусов.