И приходилось бежать и драться, но она хотя бы была не одна: когда все вокруг — враги, даже мерзкий соседский сынок кажется своим… А теперь он лежит и не двигается!
— Да очнись же ты! — Даринка размахнулась и залепила Мите по щеке.
Его голова безжизненно перекатилась… размазывая стекающую из-под волос кровь.
— Митя! — сдавленно всхлипнула Даринка, лихорадочно и бессмысленно дергая его шейный платок. Наконец, пальцы добрались до кожи на шее и зашарили в поисках бьющейся жилки. Пусть хоть слабенько, хоть чуть-чуть…
Грохнуло — выбитая дверь дома завалилась внутрь, и по ней полезли погромщики.
Жилки не чувствовалось.
— Вы что же… — прижимая грязную ладонь ко рту, прошептала младшая барышня Шабельская. — Вы… умерли, Митя?
Изнутри донесся такой пронзительный многоголосый крик, что Даринка рухнула на колени, обеими руками зажимая уши.
— Аааааа!
Рев мужских глоток. Крики — женские и детские, жуткий, сверлящий уши, отчаянный визг. Вопли — ярости, боли, торжества. И снова выстрелы. Рыча, как дикие звери, противники вцеплялись друг другу в глотки, дрались чем попала — штакетинами из забора, досками и кирпичами, лупили разряженными паро-беллулами по головами или попросту сцеплялись в рукопашную. Схватка кипела во дворе и в доме, а с улицы лезли все новые и новые рожи — страшные, красные, распаренные, орущие…
— Ах ты фетюкъ, собачий выкормыш, как ты мог меня тут бросить! Вставай сейчас же! Вставай, говорю! — пыхтя от натуги, она принялась драть на Мите рубаху в поисках ран…
Грохот разлетевшегося об булыжники цветочного горшка, новый крик, и взрыв ругани, густой, как деготь, и такой же черной — через подоконник верхнего этажа перевесились сцепившиеся противники. Ветер взметнул серебристые волосы альва, и прижавшись друг другу, как в самом страстном из объятий, они полетели следом за горшком. Хрясь! Захрустели кости, враги приложились об булыжники, и наконец, расцепились. Погромщик остался лежать, а альв, пошатываясь, приподнялся, чтобы тут же получить доской. Его швырнуло обратно наземь, он пополз, пытаясь убраться из-под ног сражающихся…
Ран на Мите не было, кроме глубокой ссадины на голове. Он просто — не дышал! Не дышал и все!
Даринка почти запрыгнула ему на живот, сунула пальцы в рот и… со всей силы дернула за язык!
— Дыши же! Дыши!
— Ты что делаешь, ненормальная? — заорал над головой скрипучий голос и дохнуло запахом разрытой земли и тлена.
Даринка вскинула голову — над ней, вздернув вверх крылья, как атакующая птица, застыла… мара! Крылатая, зубастая и со щегольской тростью в когтистых лапах!
— Искусственное дыхание… — пробормотала Даринка. — По методу Лаборда…
— Туда! Туда альв поганый пополз, я видел! Бей нелюдя, люди! — заверещал противный бабий голос.
Альв валялся тут же, рядом, сейчас он почти утыкался Мите в спину, а из-под среброволосой головы расползалась лужа мерцающей слабыми искорками крови.
Раздался топот множества ног…
— Тут твари нелюдские! И ведьма с ними! Вона, паныча дохлого оседлала! Бей тварюку!
Во дворик верхом на автоматоне ворвался Ингвар, но обрадоваться Даринка не успела — его окружили со всех сторон, десятки рук потянулись выдернуть из седла…
Хлипкую будочку будто взрывом подбросило — она шатнулась под напором толпы, со страшным скрежетом покосилась и рухнула, рассыпаясь на доски. Толпа взвыла с азартом затравивших дичь псов… И ринулась на них!
Мара вскинула трость над головой… и с воплем:
— Блиииин! — вонзила наконечник Мите в грудь!
Раздался пронзительный треск, и перуновы молнии брызнули во все стороны, пронзая разом и Митю, и Даринку, и мару, заплясали на луже крови и в волосах бесчувственного альва…
Даринка широко распахнула разом и глаза, и рот, не в силах вопить от пронзившей ее боли.
Лежащего под ней Митю выгнуло дугой.
Золотые молнии опутывали его сверкающей сетью, рассыпались искрами на коже, нестерпимо пылали в волосах и трепетали на ресницах…
А потом он шумно вздохнул… и открыл залитые сплошной, непроницаемой чернотой глаза.
Мир перед глазами тонул в золотом сиянии, и было бы оно поистине прекрасно, если бы не было так мучительно больно.
В ушах бесконечно тянулся протяжный, и скрипучий как несмазанный ворот колодца, вопль:
— Блииииииииинннннн!
Сквозь золото и терзающий глаза блеск медленно проступали темные фигуры, а потом сияние разом погасло, и он — увидел!
Увидел Даринку, сидящую у него на груди и… держащую его за язык!
— Ты-сто-делаес? — напрасно пытаясь освободиться от хватки неожиданно сильных пальцев, прошепелявил он.
Даринка взвизгнула и вихрем слетела с него.
Митя вскочил на ноги движением таким гибким и плавным, будто в теле его не было ни одной кости. Стряхнул с плеч изодранный сюртук — ну вот, еще один пропал! — а следом и жилет, оставшись лишь в штанах и сорочке, тоже драной, но… нагими мы приходим в этот мир, нагими уходим из него, а раз он пока намерен тут задержаться, следует соблюдать приличия. Попытался пригладить торчащие дыбом волосы — пальцы больно ужалило искрой. Митя охнул, по-детски сунул обожжённые пальцы в рот… и расплылся в глупейшей улыбке.
Болит!