КЛОДЕТ СОРЕЛЬ

Хайме вздохнул, вынул лупу, посмотрел на Луиса и равнодушно сказал:

- Неплохой камушек, Луис. Очень неплохой. Огранка, конечно, так себе, есть кое-какие внутренние дефекты, но, думаю, тысяч на 40-50 потянет.

Тут ему стало совестно, и он, проклиная себя, добавил:

- Долларов!

Луис пожал плечами.

- Я пока не собираюсь их продавать.

- Как хочешь, - ювелир сделал вид, что его это совершенно не интересует. – Но если задумаешь продавать, неси ко мне, я тебе хорошую цену дам, не обману. Другие ведь и надуть могут, а старый Хайме – ни за что.

И тут его осенило.

- Погоди, Луис, ты сказал «их»? Значит, у сеньоры Марии несколько таких камней?

- Десяток, может, полтора, - сказал Луис.

Хайме чуть не задохнулся. Ничего себе!

- Но ты только не говори про них никому, Луис! Ты же знаешь людей! Ограбят, уведут, и спасибо не скажут. Лучше бы ты мне их отдал, я бы их в сейф спрятал, все сохранней, чем просто так в доме держать!

- Возможно. Но я, собственно не за этим, сеньор Смилянски, - вежливо продолжил молодой человек. – Я бы хотел попросить вас об одолжении.

- Конечно, - заторопился Хайме. – Помогу, чем смогу.

- Вы же из России?

- Ну, не совсем. Мама и бабушка родились там, а я – уже тут.

- Но русский язык вы знаете?

- Ой, нет, сынок! Бабушка моя знала очень хорошо, мать – похуже, пытались они и меня учить, но бесполезно. Кроме нескольких ругательств да пары-тройки поговорок вряд ли что вспомню.

- Так вы не читаете по-русски? – огорчился Луис.

- Нет, к сожалению. Зато знаю, кто читает! Сол Шейнкман! У него дома все заставлено книгами на русском.

 

Солу тоже было хорошо за семьдесят, и родился он не в Аргентине, а в Витебске. Успел окончить там три класса школы, прежде, чем отец, скромный управляющий местным отделением Крестьянского банка, решил не испытывать судьбу, а свалить от всей этой гойской смуты куда глаза глядят. Какими-то неведомыми путями эти глаза завели его на другой континент, где он и обосновался, сохранив при этом традиционную для еврейских беженцев любовь к русской культуре и презрение к культуре аборигенов. Поэтому и сына он решил воспитать на лучших образцах настоящей литературы, а не на местном суррогате, которого он не знал и знать не хотел. Так что вместо того, чтобы гонять с мальчишками мяч, Сол прилежно учил с мамой русские буквы.

Опять же, как все дети еврейских эмигрантов, он счастливо соединил в себе обе культуры, и в Ла Плате считался интеллектуалом.

Сол водрузил очки на нос, не торопясь, развязал тесемки папок, вытащенных Луисом из большого застекленного шкафа в бабушкиной спальне, и начал перебирать бумаги. Наряду с пожелтевшими от времени листами, попадались и довольно свежие, Сол раскладывал их, пробегая глазами, на две стопки. Некоторые страницы были сшиты между собой, другие – разрознены. На одних была проставлена дата, на других – нет. Луис и Хайме внимательно следили за неторопливым священнодействием Шейнкмана. А Хайме еще и пытался понять, где же, пропади они пропадом, хранила сеньора Мария свои бриллианты. Поэтому время от времени вертел головой, даже открывал рот – так и подмывал спросить, но мешать интеллектуалу, разбиравшему архив, не смел.

 

Наконец, Сол снял очки, протер их большим носовым платком, вновь водрузил на нос и внимательно осмотрел Хайме и Луиса.

- Тут, друзья мои, в основном письма. Только странно, что все они не отправлены. Очевидно, сеньора Мария писала кому-то, кто не мог их получить, иначе, конечно же, послания дошли бы до адресата.

Хайме важно покивал. Письма-шмисьма, у старой сеньоры полон дом бриллиантов, а Сол про какие-то бумажки. Впрочем, не дай Бог этому интеллектуалу узнать про камушки. Он с его полным отсутствием деловой хватки устроит бедному мальчику продажу этих бриллиантов по бросовой цене. Хайме старался не думать о сумме, которую сам озвучил, убеждая себя, что Сол провернет гешефт еще хуже.

- А вы понимаете бабушкин почерк? – осведомился Луис.

- У нее прекрасный ровный почерк, каким нас учили писать в старое время, - вздохнул Шейнкман. – Сейчас так уже не пишут. Сейчас корябают как курица лапой, ничего не разберешь. Мне внуки пишут из Америки – я половину не понимаю из того, что они пишут. А нас по рукам линейкой били!

Луис дослушал тираду до конца и продолжил:

- А вы не смогли бы взять на себя труд перевести их на испанский? Я заплачу, - заторопился он, видя, что Сол открыл рот, чтобы что-то сказать.

Сол закрыл рот.

- Денег мне не надо, я не нуждаюсь, - сухо сказал он. – А перевести – попробую. Хотя придется кое-что вспомнить, все-таки я много лет этим языком активно не пользовался.

 

ПИСЬМА СЕНЬОРЫ МАРИИ.