КЛОДЕТ СОРЕЛЬ

- Мы опять возвращаемся к тому, кто здесь задает вопросы, да, Надежда Владимировна? Да что ж вы за человек такой, которому все по десять раз повторять надо?! Не волнуйтесь, с ними ничего противозаконного не произойдет, все будет исключительно по закону.

Она сделала неопределенное движение головой, мол, знаем мы ваши законы.

- И не надо демонстрировать нам свое дворянское высокомерие и пренебрежение – сурово заявил Финкельштейн. – По закону все будет, нравится вам это или не нравится. То есть, вы подтверждаете показания Иваньшина?

- Кого, простите?

- Иеромонаха вашего.

- Ах, да. Подтверждаю.

- Вот и хорошо. Итак, Никита Васильевич, - обратился он к Кузину. – По-моему, здесь все ясно, как вы считаете?

Кузину как раз ничего не было ясно, но Финкель - умный, явно что-то задумал, поэтому он согласно кивнул.

- Да, Михаил Исаевич, все совершенно ясно! Надежда Владимировна, подпишите протокол, пожалуйста.

Она взяла ручку, подумала и стала что-то быстро-быстро писать, часто макая перо в чернильницу-непроливайку на столе у дознавателя. Кузин и Финкельштейн удивленно переглянулись – чего там столько писать-то? Но решили не мешать. Черкала она там пару минут, потом протянула бумагу Кузину.

- Я подписала.

Внизу страницы, там, где было оставлено место для подписи, она действительно расписалась. А на полях, мелким, но разборчивым почерком красовалось:

 

Это очень преступно, наверное,

Что была влюблена в Гильденстерна я,

Обожала вино и танцы

И кокетничала с Розенкранцем.

 

Неудачное время я выбрала

Для рискованных этих игр своих.

 

Ох, не дай меня, Господи, в трату!

Отведи от виска наган!

Ночью впишет в дневник император,

Что измена кругом и обман.

 

Алым пламенем протуберанца

Реет стяг впереди Розенкранца,

И стучит пулемет равномерно,

Прикрывая отход Гильденстерна.

 

Я в болоте Офелией преданной,

Задыхаюсь, тону в трясине.

Два кольца, два конца заветные,

И я гвоздиком посередине.

 

Не хотела я, не хотела я,

Я не красная, я не белая.

 

За какие грехи безмерные

Ну, за что мне такая мука?

Не родить мне детей Гильденстерну,

Не растить с Розенкранцем внуков.

 

Мне дорога одна знакома:

В скорбный дом из скорбного дома.

 

С моих слов записано верно

Розенкранцем и Гильденстерном.

 

Последние строки доползли как раз до того места, где ей следовало написать стандартную фразу про верно написанное со слов. Кузин разозлился:

- Да зачем же вы протокол-то испортили?! Это же документ! Официальный!

Финкельштейн остановил коллегу:

- Не горячись, Кузин. Талантливые стихи написали, Надежда Владимировна. Вам бы ваш талант да на службу пролетарскому делу, глядишь, все бы и встало на свои места. А бумажечку эту мы тоже к делу пришьем. Станет она документом. Официальным.

 

- Скажи, ты понял, что она за птица? – горячился Кузя, торопливо черпая ложкой суп. В столовой было шумно, стоял постоянный грохот подносов, так что разговаривать приходилось, чуть ли не крича. А Кузя еще алюминиевой ложкой противно стукал о фаянсовое дно тарелки. Финкельштейн морщился.

- Вот зачем она испортила протокол? И так этой писанины столько, что не знаешь, куда от нее деваться, а теперь протокол надо переписывать, опять допоздна сидеть!

- Зачем переписывать? – удивленно спросил Финкель.

- Ну не со стихами же его в дело подшивать!

- Именно, что со стихами.

- Ты серьезно, что ли? – Никита перестал стучать ложкой.

- Абсолютно. Ты что, не видишь, что она сумасшедшая?

- Думаешь?

- Уверен! У тетеньки явно не все дома. То, что она царская дочка, она догадалась придумать, а вот какая - никак не может выбрать, то ли Мария, то ли Анастасия. Это нормально? А то, что она двум работникам госбезопасности спокойно сообщает, что не любит советскую власть и хочет бежать за границу – нормальный человек будет так делать? Отправь ее в институт Сербского на экспертизу – и все. И стишки эти приложи. Для примера. Если скажут: «Невменяема» - с тебя и взятки гладки. Если установят вменяемость, то отправишь ее года на три в лагерь, только полезно будет, может, дурь-то и вышибет. Стихи опять же в красный уголок попишет, опять польза.

Финкельштейн, конечно же, был прав, чего тут говорить. Самое разумное решение. И в сопроводиловке можно еще для уверенности осторожно так намекнуть, мол, скорее всего, девушка того-с, с приветом. И дело закрыто, и Кузя молодец. Все-таки умная у Финкельштейнов нация! Сообразительная.

- А эти немцы – они кто? – Кузя продолжил жадно хлебать суп.

- Какие немцы? – удивился Финкель.

- Ну, эти, которые в стихах.

- Розенкранц и Гильденстерн, что ли? Они не немцы, они – датчане.

- Да какая разница? Один черт немцы.

- Тоже верно, - усмехнулся Финкель. – Это из трагедии Шекспира, брат дознаватель. «Гамлет» называется. Эти два «немца» были друзьями одного принца.

- Опять принцы?