КЛОДЕТ СОРЕЛЬ

Мы похлопали друг друга по плечам, поулыбались. Окружающие смотрели удивленно. Но с пониманием.

- Так ты теперь здесь председательствуешь?

- А то! А ты в Москве комиссарствуешь?

- А то!

И мы оба рассмеялись.

- Ну что, Володя, пропустишь мой литерный?

- О чем речь?! Конечно. Только подтверждение из Москвы получу – и все, езжай на все четыре.

- Тогда пошли за подтверждением.

Толпа расступилась, пропуская нас к зданию станции.

Тут мое везение и кончилось. Навсегда.

Равнодушная телеграфная лента отстукала:

«Свердлов у аппарата. Яковлеву предписано немедленно двигаться Тюмень, далее Екатеринбург. Уральцами договорились. Меры приняты, Белобородов[12] гарантирует сохранность груза».

Как обухом по голове. У нас где правительство сидит, в Москве или в Екатеринбурге? Кто кому отдает распоряжения? Они там охренели что ли все?

- Давай, стучи, - сказал я телеграфисту. – «Яковлев у аппарата. Безоговорочно подчиняюсь всем приказаниям Центра. Считаю своим долгом предупредить опасности неполучения дальнейшем вами груза из Екатеринбурга. Прошу разрешить мне дальнейшее движение Челябинск - Уфу».

Через пару минут катушка с лентой задергалась, закрутилась.

«Свердлов - Яковлеву. Не понимаю причин обсуждения приказа Центра. Я дал ясное распоряжение: груз едет Екатеринбург. Подтвердите выполнение».

Что было делать? Понятно, что я сейчас бесповоротно испорчу отношения со Свердловым, но не попытаться еще раз я не мог.

«Яковлев - Свердлову. Еще раз: отправка груза Уфу гарантирует получение груза Москвой. Отправка по первому маршруту вызывает сомнения его сохранности. Утверждаю: груз сильной опасности».

«Свердлов – Яковлеву. Настоятельно требую прекращения пререканий и требую беспрекословного подчинения приказу. Груз должен быть немедленно отправлен по первому маршруту. Гарантии сохранности получены».

«Яковлев – Свердлову. Приказ выполняю, пререкания прекращаю. Считаю своим долгом предупредить: отправкой груза по первому маршруту снимаю себя ответственность за последствия».

Аппарат молчал. Видимо, Яков счел разговор оконченным. Я еще немного подождал, потом повернулся к Володе:

- Слушай, а если я нарушу приказ и все же двинусь через Уфу?

Косырев улыбнулся и кивнул головой в сторону окна. Было видно, как по перрону пробежали два красногвардейца, таща за собой «максим». На крыше вокзального здания стоял еще один пулемет. Остальные бойцы выстраивались вдоль перрона цепью, клацая затворами, загоняли патроны в патронники.

Ничего себе старый товарищ! Вот так вот сидишь с человеком можно сказать, на одной парте, делишься на чужбине последней коркой хлеба, а он потом тебя убьет, не задумываясь, и никаких угрызений совести не испытает. Я всмотрелся в улыбающегося Косырева. Не, не будет у него угрызений, точно.

- Понял!

Надо было возвращаться в Любино, цеплять паровоз к литерному и гнать его по маршруту Тюмень-Екатеринбург. Выхода не было.

 

Мне потом скажут: ну как же не было? Можно было попытаться прорваться силой. А я вам как профессионал говорю: нельзя было. Я ж объяснял, перекинули бы омичи стрелку - и загнали бы состав в тупик, а там дело техники, взяли бы, да просто расстреляли из трехдюймовок. Или пулеметами изрешетили. Мы бы и пикнуть не успели, умерли бы раньше, чем поняли, что произошло. И через Екатеринбург уж точно не прорвешься. Та же история, только еще хуже.

И что делать? В конце концов, кто они мне, этот царь и его семейка? Не против них ли я боролся всю свою сознательную жизнь? Не за то ли я жертвовал жизнью, чтобы в моей стране не было никаких царей-королей? Но такие речи хороши на митингах. А в реальности тебе нужно посмотреть в глаза стареющему отцу семейства и сказать ему, что теперь он умрет. И любимая жена его умрет. Что их на самом деле ждет судьба Людовика XVI и Марии-Антуанетты. Вот только, что умрут еще и дети, этого я никак предвидеть не мог.

Честно говоря, легче было в одиночку на вооруженную озлобленную толпу выходить, клянусь.

И я струсил.

Я ничего ему не сказал. Просто развернул состав, и мы пошли на запад.

Стемнело, вагон покачивался, вместе с ним качались отражения фонарей в темных стеклах литерного. Я даже в купе не заходил, все стоял в коридоре, глядел на черноту за окном и старался ни о чем не думать.

И тут снова вышел Николай. Встал рядом. Тоже уставился в окно.

- Мы едем обратно? – после некоторого молчания спросил он.

Я кивнул.

- Почему, Василий Васильевич? – голос у него дрогнул. – Вы же нас не на Урал везете? Правда?

Что я мог ему ответить? Молчал, смотрел на свое отражение в стекле.

Царь тоже молчал. И неожиданно спросил:

- Василий Васильевич, а вы в безик играете?

Я помотал головой.

- Умоляю, составьте мне компанию! У Аликс мигрень, Маша спит, а у меня бессонница. Не откажете? Я вас научу, это просто.

Вы понимаете абсурдность ситуации? Я, Костька Мячин из деревни Шарлык, комиссар, уполномоченный ВЦИК, революционер и политэмигрант, играл в карты с бывшим самодержцем всея Руси Государем Императором Николаем II Романовым, пока литерный поезд № 42 вез его на верную смерть. Где взять Толстого, чтобы описать эту фантастическую ситуацию?