Клетка и жизнь

Из записок Элины Наумовны Васильевой

Для Юры в отношениях с разными людьми чрезвычайно важной была активность и успешность их научной деятельности и наличие других общих интересов: любовь к литературе, особенно к поэзии, к музыке, вообще к искусству.

Мне тоже нравились люди с разнообразными интересами, но для меня были важнее их человеческие качества. И тут у нас иногда возникали проблемы.

И. М. Гельфанд был, несомненно, гениальным человеком и не только математиком. С ним и его женой Зорей Яковлевной я познакомилась в его доме, куда все знакомые приехали после похорон их сына Саши. Тогда меня поразила невероятная душевная стойкость: не их утешали в этом ужасном горе, а они. Спустя некоторое время я получила от И. М. предложение ходить на семинар вольнослушателем и стала одним из его членов. Я мало понимала серьезные доклады умных биологов, но мне там было интересно. Однако через некоторое время я поняла, что отрицательные эмоции, которые я там испытывала, превалировали над интересом. И. М., несомненно, преследовал благую цель: научить биологов делать четкие доклады, построенные на основе математической логики, и без воды. Это умели делать единицы, остальных он подвергал унизительному воспитанию. Наблюдать это для меня было невыносимо, и я перестала ходить на семинар. То же сделали и некоторые другие «семинаристы», которым там, безусловно, было и интересно, и полезно. Одним из них был Лева Фонталин, с которым мы поддерживали семейные отношения, пока он не уехал с женой в Израиль.

Гельфанд с Ю. М. довольно часто занимались биологией (И. М. упорно учился), и мы вместе бывали у них дома и на даче. Я видела, как Гельфанд, помимо биологии, осваивает английский и музыку. Ему удавалось все. И еще оставалось время на шефство над 2-й математической школой, ее преподавателями и учениками, в том числе нашей Леной. В то время еврейским детям, даже талантливым, было очень трудно поступить в университет. Руководитель одного из классов 2-й школы в характеристике, которая была необходимым документом при поступлении в институт, написал, что выпускник его класса не занимался общественной работой. Учитель это написал, не понимая, что ставит крест на поступлении в университет. И. М. пришлось объяснить преподавателю, что подобная объективность в тех условиях неуместна.

И это не все. И. М. очень часто помогал людям, нуждавшимся в медицинской помощи. Он мог свернуть горы, чтобы найти нужного специалиста. И за это ему можно было простить многое. О семейных проблемах Гельфанда я здесь писать не хочу.

Ю. М. был для него в то время, наверное, и потом, самым близким человеком, и мы вдвоем часто приезжали для занятий в Перхушково, где была дача Гельфанда. Эти дружеские и рабочие отношения с И. М. продолжались и после того, как Гельфанд с новой семьей уехал в Америку. В Ратгерском университете он руководил математическим департаментом. У Юры в этом же университете были аспиранты-биологи, и он там с ними интенсивно работал по два-три месяца ежегодно до окончания срока их аспирантуры. И. М. обычно принимал активное участие в обсуждении полученных ими результатов.

Мы приезжали к И. М. в Нью-Брансвик, где был его дом, и после того, как Гельфанд перестал работать в университете. Наша дочь Лена с детства и всю жизнь была очень близка с И. М. Бывая на конференциях в Америке, она всегда навещала Гельфанда. Во время их последней встречи, незадолго до смерти И. М., он передал очень трогательное видеописьмо Юре. Сохранилась и их общая с Леной фотография этих дней.

Зоря Яковлевна уехала в Чикаго вместе с сыном Володей и до конца жизни Гельфанда интересовалась его судьбой.