Клетка и жизнь

И. М. Гельфанд, крупнейший математик, лауреат многих премий и член целого ряда зарубежных академий, переживал огромную трагедию: его младший сын заболел лейкозом, и отец, обойдя всех российских и иностранных врачей, не мог найти действенной терапии. Кроме обычных врачебных попыток, И. М. собрал семинар специалистов-биологов, куда он индивидуально отбирал самых надежных и знающих исследователей Москвы. Мой друг Саша Фриденштейн посоветовал ему пригласить меня, но И. М., узнав, что я — зам. директора института, возразил: «Администраторы нам не нужны». Все же И. М. согласился встретиться со мной. Когда Фриденштейн передал мне приглашение придти к Гельфанду домой, я тоже стал возражать: «Я знаю о трагедии с сыном Гельфанда, но ничем помочь не могу. Зачем же мы будем морочить друг другу голову?» Теперь уже Гельфанд позвонил мне домой и сказал, что ему просто интересно со мной встретиться. Я согласился и в назначенный срок приехал в его квартиру на Ленинском проспекте. Мы проговорили около трех часов, и И. М. сразу очень мне понравился. Он задавал нетривиальные вопросы и объяснил, что семинар не имеет узкоприкладного характера. Просто он хочет больше знать о биологии. Я рассказал ему о том, что такое опухоль и что такое фаза прогрессии опухоли. Он пригласил меня на семинар, и я согласился. Семинар, проходивший тогда в Институте биофизики, являл собой колоритное зрелище: человек 30 участников, большинство из которых было мне знакомо, составляли группу наиболее знающих биологов среднего возраста. Увидев меня в аудитории, И. М. Гельфанд немедленно вытащил меня и попросил рассказать всем о прогрессии, что я и сделал. С тех пор я был принят в семинар без официальных процедур и посещал его более десяти лет, пока Гельфанд был в Москве.

Семинар, по моему мнению, был исключительно успешен, поскольку на нем провозглашались и обсуждались неофициальные мнения о новостях клеточной и молекулярной биологии, отечественных и зарубежных. В состав семинара входили знаменитые фигуры: профессора Спирин, Скулачев, Абелев, Нейфах-старший, Чертков, Фриденштейн, А. И. Воробьев, Гурвич и другие, а также молодые биологи из разных лабораторий. Позднее я привел на семинар Свет-Молдавского. На семинаре мы делали доклады о своих работах или о литературных данных. Гельфанд, прослушав чей-нибудь доклад, обычно просил одного из участников семинара повторить кратко и четко суть доклада. «Он что-нибудь сказал?», — был его традиционный вопрос. Чаще всего обязанность давать такой разъясняющий комментарий доставалась Нейфаху-младшему или мне. В общем, семинар сыграл уникальную роль в обучении участников ясному и четкому мышлению. Некоторые не выдерживали этот стиль семинара: отсутствие «научного этикета» принимали за грубость руководителя и покидали семинар. Но основная часть участников сохранялась до тех пор, пока Гельфанд не уехал в Америку.

Характер Гельфанда был непростым: в общении с академиками-математиками он также часто резал «правду-матку», не стесняясь никого. Поэтому его несколько раз проваливали на выборах в действительные члены Академии. Он был членом-корреспондентом РАН, куда его выбрали рано при содействии группы Келдыша, где он тогда активно работал. Другим поддерживающим Гельфанда академиком был тогдашний ректор МГУ И. П. Петровский, человек очень порядочный и достойный, но общего положения вещей это не меняло. Ситуация с выборами Гельфанда в академики была одиозной и в конце концов его все-таки выбрали в действительные члены РАН. В это время Гельфанд развелся с женой, матерью двух его сыновей, Сергея и Володи, и покойного Саши. После многих неудачных попыток найти новую молодую жену И. М. женился на аспирантке-математике из Киева, которая была моложе его на 38 лет. У них родилась дочь, которую он безумно любил. Страх за судьбу дочери был, по-видимому, одной из причин его отъезда в Америку, где он прожил 20 лет. Вначале он работал в Гарварде, но затем с помощью его ученика Д. Каждана перевелся в Ратгерский университет в штате Нью-Джерси, где получил постоянное место профессора математического департамента.

Через некоторое время И. М. договорился с руководителем биологического департамента X. Федером о нашей совместной работе, и я со своими сотрудницами (сначала с И. Тинт, а затем с Н. Глушанковой) ежегодно приезжал на два-три месяца для совместных экспериментов. За работу в лаборатории я получал от американцев небольшую сумму и авиабилет, но зато они оплачивали некоторые реактивы и приборы, необходимые для работы в Москве. В Ратгерсе, благодаря усилиям Ольги Фуксон, работавшей в биологической лаборатории этого университета, у нас появились аспиранты — биологи из России и Украины М. Крендель и Т. Омельченко, переехавшие в Америку. Они сделали и защитили хорошие диссертации и сейчас ведут самостоятельную работу в американских университетах. Когда я приезжал в Америку, мы всегда встречались и вместе обсуждали их деятельность.