Классициум

В то время мне стало окончательно ясно, что отныне моя судьба связана с красной планетой. Я должен отыскать истинных марселин, чего бы это ни стоило. Сеть гостиниц, доставшаяся в наследство от отца и управляемая опытными приказчиками, приносила неплохой доход, позволяя мне вести вольную жизнь rentier и выбирать занятие по вкусу. Я завершил обучение в Массачусетском институте и переехал в Нью-Йорк, где начал посещать в тамошнем университете лекции ведущих специалистов по звездоплаванию. К этому добавилось углубленное изучение марсианского языка и его диалектов (была уже установлена надежная связь между планетами, а на Марсе открылось земное посольство). Оглядываясь на тот период, я вижу его разделенным на просторный свет и узкую тень: свет относится к радости нового познания, тень – к самоистязанию мечтой, которая не становилась ближе от моих прилежных усилий. Знакомый со мной читатель легко себе представит, как усердно, в пыльную жару, я высматривал марселин среди девочек, играющих в Центральном Парке, и как мне были отвратительны те из них, кто, казалось, лучше всех походил на моих инопланетных фей. Гибельный упадок душевных сил привел меня в санаторию на полтора года; потом я вернулся к работе, но вскоре опять занемог.

Выздоровление могла обещать деятельная жизнь в провинции. Любимый мой врач, очаровательный циник с гладко выбритым черепом, осведомленный о моих профессиональных интересах, посоветовал отправиться в южные штаты, где прямо сейчас разворачивалось бурное строительство: возводились ракетодромы, измерительные пункты и станции космической связи. Он познакомил меня со своим братом, который был известным астробиологом и собирался устроить исследовательскую базу в пустыне Мохаве (по его мнению, это гиблое жаркое место соответствовало марсианской равнине в летний период). Я был прикомандирован к экспедиции в качестве «специалиста по связи» и время от времени делил с двумя молодыми аспирантами и старым механиком пухлявые прелести нашей «специалистки по питанию», которую, к моей радости, вскоре услали восвояси. Полгода мы изнывали от жары и скуки, занимаясь поисками микроорганизмов, таящихся под камнями от убийственного солнца, и всё, что могу сказать об этой «марсианской каторге» (как шутливо выразился один из астробиологов): нигде и никогда мне не приходилось чувствовать себя более отчужденным от своего «я».

Читатель узнает с сожалением, что вскоре по возвращении в цивилизованный мир мне снова пришлось бороться с меланхолией и невыносимым томлением. И тогда в смутном порыве вдохновения я решился на автомобильное путешествие во Флориду, надеясь снять симпатичный домик в пригороде Орландо и наблюдать по заре, как стартуют в алеющее небо серебристые сигары ракет. Господа присяжные заседатели, вы можете подумать, что уже тогда я вынашивал план легально или нелегально проникнуть на борт космического корабля, но нет! – в то время я не был готов к межпланетному перелету ни морально, ни физически. Я был наслышан, в каких невыносимых условиях приходится жить первым колонистам, как труден полет, как тяжела адаптация. Меня страшила мысль, что ежели я доберусь до Марса, то слягу от высотной болезни или песчаной горячки – находясь в шаге от цели, я так и не увижу моих чарующих марселин!

И я поехал. Не буду описывать свой нудный извилистый путь из штата в штат – этот рассказ ничего существенного не добавит к моей исповеди. Скажу только, что сотни верст, десятки мотелей и бензозаправок промелькнули мимо, как будто в полусне, а внезапным пробуждением стала вынырнувшая из-за зеленых холмов тарелка телескопической антенны, которую я совсем не ожидал увидеть у богом забытого Рамздэля. Я остановил машину, вылез и в состоянии странной завороженности сделал несколько шагов по шоссе в направлении тарелки. Мне вдруг вспомнилась картинка, с помощью которой милый непосредственный Paul проиллюстрировал мою популярную статью в «Science and Invention» – условный земной глобус, маленькая антенка, воткнутая в него где-то в районе Денвера, концентрические окружности, должные обозначать радиотрансляцию. А в верхнем левом углу он изобразил маленький диск Марса, испещренный линиями каналов. Решение всех проблем находилось у меня перед глазами, но до чего же я был слеп! Только со смехом, а не иначе, можно вспоминать, как за своими изнурительными штудиями и эмоциональными перепадами я забыл, кем стал в массачусетском Кембридже, а ведь моя профессия давала мне ключ к внешним мирам и главное – возможность обретения контакта с истинными марселинами.