В Дорониной все женское настолько гипертрофировано, она всем своим обликом и поведением так навязчиво транслирует свою женственность, что в этой агрессивной женственности как будто даже выходит за ее границы. Если взять бинарную шкалу «женщина – мужчина», которую в последние годы стало так модно подвергать сомнению, то пол Дорониной размещается где-то в левой женской бесконечности, так далеко, что там, в принципе, наверное, сходятся противоположности. Ее женственность переходит в какие-то отчетливо мужские качества: жесткость, твердость, прямоту, агрессивность, бесстрашие. Хорошие режиссеры и драматурги это чувствовали, и поэтому в своих лучших фильмах и спектаклях она оказывалась единственным настоящим мужчиной, а брутальнейшие мужики в ее присутствии скукоживались самым постыдным образом.
Она какое-то явление природы, данное мужчинам в напоминание о нашей мужской слабости. И слово «природа» здесь ключевое. Бывают в природе такие вычурные вещи, что в их природность невозможно поверить. Доронина с этим своим столько раз спародированным невозможным грудным полушепотом, с этим немыслимым почти неподвижным алебастровым лицом, в облаке этой своей полусонности-полумечтательности кажется абсолютно искусственной – и в то же время она есть такая, как есть. Абсолютно настоящая.
Интересно сравнивать ее с Ренатой Литвиновой (постсоветский кэмп), которая, в сущности, ее порождение. У Литвиновой все до последней черточки сыграно, создано, продумано, отрефлексировано. Литвинова – продукт тяжелейшей работы над собой. Она воспользовалась существующим образом, сыграла Доронину (один раз даже почти в буквальном смысле), и стала не-Дорониной, анти-Дорониной. А Доронина есть, потому что она существует. Она явление, потому что явилась. И ничего подобного не будет никогда.
Главная героиня фильма Надя Рязаева, уже ставшая актрисой, сидит за столом в окружении старших подруг, портовых учетчиц. В руках у нее гитара. Взгляд вроде бы такой наивно нежный, такой почти беззащитный. А одновременно в ее глазах сверкает что-то голодное, почти волчье. Эта одновременность немножко пугает. Она начинает петь:
Ближе всех к ней сидит некрасивая и, видимо, немного безумная девушка Нелли по прозвищу Колдунья. Это чуть ли не первое появление в кино Инны Чуриковой, еще одной будущей звезды советского кэмпа. Она не отрываясь смотрит на Надю полными обожания глазами.
Надя резко прерывает пение: «Я не знаю, может быть, я напрасно мучаюсь. Кто многого хочет, тому всегда чего-то недостает». Она смотрит на Нелли. Их глаза встречаются. Их взгляды, полные сильнейшего нереализованного желания, на секунду отражают друг друга. Надя с силой ударяет по струнам:
Любите ли вы Доронину, как люблю ее я? Пересмотрите «Старшую сестру»! Она того стоит!
«Когда я стану великаном». Иван Топорышкин пошел на охоту
Если человек с гордостью говорит вам о «паролях», по которым «мы отделяли своих от чужих», то этот человек почти наверняка вырос в СССР между 1960 и 1980 годами. ОК, бумер!
Вот вам сцена: длинный балкон брежневской панельки. Один на две квартиры. На балконе два мальчика и одна девочка. Мальчики отделены от девочки стеклянной перегородкой. Один мальчик высокий, красивый и довольно половозрелый на вид. То же самое можно сказать и о девочке. Они влюблены друг в друга, но еще ни разу не разговаривали. Это Коля и Маша.
А второй мальчик на вид еще совсем ребенок. У него и голос-то даже толком не поменялся. Это пятнадцатилетний Миша Ефремов (то есть, простите, это Петя!). Он тоже влюблен в девочку. Но, к сожалению, ростом не вышел. Зато они с этой девочкой вместе выросли (это их балкон!), и они знают пароли: «Хармс!» А высокий мальчик Коля – он совсем простой паренек и паролей не знает. Как же ему с этой девочкой?