Читаем Кинотеатр повторного фильма полностью

Каждый из нас мечтает о любви, но когда она к нам приходит, оказывается, что мы попали в ад. Неудивительно, что мы не хотим заниматься этим в одиночку. Меня учили, что если ты родился с любовью, то вся твоя жизнь должна быть про то, как найти для нее правильный объект. Люди много об этом говорят. Ты просто должен это почувствовать. А когда ты почувствовал, то это легко. Но я не уверен, что это так. Для того чтобы понять, что правильно, нужно очень много сил. И любовь – она не для слабых людей. В романтике до черта безнадеги. Но я думаю, что все-таки… Когда ты находишь кого-то, кого любишь, то это… Это как надежда…

Если ты слышишь эти слова и веришь им, то это как надежда.

«Бог, да?» – спрашивает Дрянь священника в прощальной сцене, имея в виду, что он выбирает Бога, а не ее, Дрянь. «Да», – отвечает священник. Она улыбается и кивает. Потом говорит: «Блин!» А потом еще раз: «Блин!» А потом: «Ты знаешь, ужасно то, что я, блин, тебя люблю». – «Я тебя люблю», – говорит священник.

Дрянь поворачивается и уходит. Камера остается на месте. Когда Дрянь отходит совсем далеко – так, что ее еле видно, – она поворачивается, улыбается и прощально машет рукой. Потом опять поворачивается и уходит в ночь.

Как она нас и предупреждала в начале, это была история любви. И хотя любовь и терпит крушение, четвертая стена восстанавливается, и теперь можно жить дальше.

<p>«Зеркало». Вместо послесловия</p>

«Вот, смотри», – говорил мне Н. – и рисовал такую картинку:

Фильмы Тарковского в хронологическом порядке. Ну ясно, Иван – Сталкер, тут и там – Зона, и «блаженны нищие духом» к тому же. Только в зеркале все меняется местами. Правое с левым. И наоборот. Ребенок, засланный взрослыми на вражескую территорию. Взрослый в теле ребенка. Ребенок в теле взрослого, в роли святого Христофора. Взрослый ребенок на плечах у ребенка взрослого. Зона ада и зона рая. Россия снаружи в «Рублеве» и Россия внутри – в «Ностальгии». К нам пришли, мы пришли. Возвращение домой в финале «Соляриса» и поджог дома в финале «Жертвоприношения». Терехова проводит по зеркалу рукой и видит мать Тарковского. Впрочем, в этой сцене она и есть его мать. Только в молодости.

Н. был учителем в одной московской матшколе. У него был совершенно завораживающий голос, как у мхатовского актера старой школы, и пронзительные глаза. В Н. постоянно влюблялись матери его учеников. Они дарили Н. дорогие французские одеколоны и часто звонили ему и устраивали скандалы. «Софья Хаймовна! – кричал Н. в трубку. – Умоляю вас, оставьте меня в покое!» Когда Н. кричал, жилы у него на шее вздувались, как у Высоцкого.

Бутылка водки на двоих для меня и в двадцать лет было чересчур. У меня кружилась голова, и уже начинало тошнить. Н. попытался посадить меня к себе на колени и расстегнуть мне ширинку. Н. пах дорогим французским одеколоном. Мне было не противно и не страшно, а как-то скучно и немножко тоскливо. Я засобирался домой. Н. пошел меня провожать. По дороге мы хором пели Высоцкого и блевали под метромостом. Потом мне два месяца подряд снились чудовищные гомосексуальные сны.

Н. рассказывал, что был на одном из первых просмотров «Зеркала», устроенного специально почему-то для школьных учителей. После финала фильма в зале гробовое молчание. На сцену выходит Терехова и начинает пытаться разговаривать с залом. Заставить людей высказать свое мнение. Им тогда было это очень важно – получить мнение народа. Зал неловко молчит. Никакой реакции. Потом встает один и веско так говорит: «А я Фрейда читал!» – «Да?» – с надеждой спрашивает Терехова. «В подлиннике!» – с достоинством добавляет дядя и садится на место.

У меня на первом курсе была курсовая по топологии. Нужно было придумать такое преобразование, которое бы выворачивало шар наизнанку через маленькую дырочку. Я ни хрена в этом не понимал. Да мне было и не очень интересно. У меня получалось, что осевая симметрия вполне подходит. Я даже как-то это умудрился доказать. Правда, выходило, что, если встать перед зеркалом и открыть рот – увидишь себя вывернутым наизнанку. Но мне было неохота разбираться. К тому же у меня тогда в жизни хватало и других забот. Короче, преподаватель посмеялся и поставил четверку – за чувство юмора. Потом он женился на девочке, в которую я некоторое время был влюблен, а сейчас он живет в Нью-Джерси один и экономит деньги.

Перейти на страницу:

Все книги серии Кинотексты

Хроника чувств
Хроника чувств

Александр Клюге (род. 1932) — один из крупнейших режиссеров Нового немецкого кино 1970-х, автор фильмов «Прощание с прошлым», «Артисты под куполом цирка: беспомощны», «Патриотка» и других, вошедших в историю кино как образцы интеллектуальной авторской режиссуры. В Германии Клюге не меньше известен как телеведущий и литератор, автор множества книг и редкого творческого метода, позволяющего ему создавать масштабные коллажи из документов и фантазии, текстов и изображений. «Хроника чувств», вобравшая себя многое из того, что было написано А. Клюге на протяжении десятилетий, удостоена в 2003 году самой престижной немецкой литературной премии им. Георга Бюхнера. Это своеобразная альтернативная история, смонтированная из «Анны Карениной» и Хайдеггера, военных действий в Крыму и Наполеоновских войн, из великого и банального, трагического и смешного. Провокативная и захватывающая «Хроника чувств» становится воображаемой хроникой современности.На русском языке публикуется сокращенный авторизованный вариант.

Александр Клюге

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Герман. Интервью. Эссе. Сценарий
Герман. Интервью. Эссе. Сценарий

«Проверка на дорогах», «Двадцать дней без войны», «Мой друг Иван Лапшин», «Хрусталев, машину!» – эти фильмы, загадочные и мощные, складываются в феномен Алексея Германа. Его кинематограф – одно из самых значительных и наименее изученных явлений в мировом искусстве последнего полувека. Из многочасовых бесед с режиссером Антон Долин узнал если не все, то самое главное о происхождении мастера, его родителях, военном детстве, оттепельной юности и мытарствах в лабиринтах советской кинематографии. Он выяснил, как рождался новый киноязык, разобрался в том, кто такие на самом деле Лапшин и Хрусталев и чего ждать от пятой полнометражной картины Германа, работа над которой ведется уже больше десяти лет. Герои этой книги – не только сам Герман, но и многие другие: Константин Симонов и Филипп Ермаш, Ролан Быков и Андрей Миронов, Георгий Товстоногов и Евгений Шварц. Между фактом и байкой, мифом и историей, кино и литературой, эти рассказы – о памяти, времени и труде, который незаметно превращается в искусство. В книгу также включены эссе Антона Долина – своеобразный путеводитель по фильмам Германа. В приложении впервые публикуется сценарий Алексея Германа и Светланы Кармалиты, написанный по мотивам прозы Редьярда Киплинга.

Антон Владимирович Долин

Биографии и Мемуары

Похожие книги